Серый немец мой туман

Стужа сердцу нипочём,
как туманы, леденея,
манят жарким калачом
в край родной ещё живее.

Что оставил дома я,
что моя в Отчизне манна,
кроме серого дождя
и такого же тумана?

Там в Рождественскую ночь
блещут в окнах немцы-свечи,
ёлки мне смеются, в точь
немки ждут сердечной встречи.

Серый немец мой туман,
я тебе по жизни верен:
ностальгией бит и зван,
не в чужие тычусь двери.

Макс Даутендейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Graues Heimatnebelland

Fühle keine Kälte sehr,
Wenn die Nebel sich vereisen;
Denn mein Herz geht vor mir her,
Will mir Heimatwege weisen.

Aus den Fenstern durch die Nacht
Glänzen deutsche Weihnachtskerzen,
Und die deutsche Tanne lacht,
Und sie lacht zu meinem Herzen.

Nenne nichts auf Erden mein
Von dem großen Heimatgrunde,
Als den Regen nur allein
Und den Nebel in der Runde.

Graues Heimatnebelland,
Bin dir immer treu geblieben.
Nirgendwo ich Ruhe fand,
Heimweh hat mich heimgetrieben.

Max Dauthendey

***
Усталых дней смешок железный краток.
Дорогам длинным солнце уж не радо
и явно ищёт краткие забеги —
ах, и оно желает новой неги
и кутается сумрак долгих ночек,
и будто в складках мрачного тумана
надумать новую забаву хочет.
Одна любовь зимою солнцеравна —
она играет с образами ночек.

Макс Даутендей
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

***
Die Sonne kann nicht mehr die weiten Wege machen,
Kurz ist der matten Tage eisiges Lachen,
Die Sonne tut, als wollte Sie entrinnen, —
Vielleicht will sie auch neue Lust ersinnen.
Sie hüllt sich in das Dunkel langer Nächte,
Als ob sie in den finstern Mantelfalten
Neuer Gedanken neues Spiel erdächte.
Nur Liebe kann der Sonne Feuer wach erhalten
Und spielt auch mit des Winters Nachtgestalten.

Max Dauthendey

***
Я из грешной маеты
вял и болен приблудился,
но зачем, скажи на милость,
подала мне руку ты?

Без упрёка ты со мной
в трудной жизненной дороге
тихо жмёшь мне руку — ноги
нас влекут сквозь хлад и зной!

Счастлив, кто ведом рукой
в рай потерянного детства,
где душа вольна одеться
в чистый, благостный покой.

Ты, безгрешна и добра,
век со мною? Быть не может.
Как дитя молюсь я: «Боже,
огради нас до утра».

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

 
***
Siehe, aus dem Sündenland
Komm' ich krank und ohne Willen,
Und du willst die Sehnsucht stillen,
Und du reichst mir deine Hand?

Ohne Vorwurf gehst du mit
Auf des Lebens harter Reise,
Drückst die Hand mir leise, leise,
Wenn ermatten will der Schritt!

Jeder fände zu dem Glück,
Wenn die gute Hand ihn wiese,
Zum verlornen Paradiese
Seiner Kindlichkeit zurück.

Gut und lieb und unschuldrein
Bist du zu mir hingetreten,
Wie die Kinder muß ich beten:
«Heiliges Schutzengelein».

Anton Renk

  
***
Ты мне явилась, маем осиянна,
из той страны, где лилии цветут.
Ты за руку меня взяла меня так явно...
А я? Дитя, куда мне — вслед иду.

Летят над нами голуби, воркуя,
и всё вокруг сияет и цветёт...
А я?.. поверить в жизни не могу я,
что ты земная, что земным путём.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


***
Du bist im Maienglanz gekommen
Aus einem Land, wo Lilien sind.
Du hast mich bei der Hand genommen. —
Und ich? — ich folge wie ein Kind.

Es fliegen über uns die Tauben,
Ein Glänzen rings und Blühen ist…
Und ich? — ich kann es nimmer glauben,
Daß du von dieser Erde bist.

Anton Renk


Любовь

Я вновь вернулся издали сюда,
где тёмен дух старинных домостроев,
и теней грузнет мрачная слюда,
и рынок пуст и тих, сама беда —
и не сыщу уж прошлого следа,
пусть не забыть, ни вспомнить мне былое.

И вновь фонтаны плещут будто мне
о странном, чудном, правда небывалом,
а у ворот стемневших шёпот нем
двух бабочек ночных о личном, малом.

В оконце этом свет тогда горел —
ты перед ним ему подала руку...
Теперь темно здесь мне — и я несмел:
вся жизнь моя вобрала эту муку.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Liebe

Aus der Ferne kam ich wieder her,
Und so dunkel sind die alten Gassen,
Und die Häuserschatten sind so schwer,
Und der Marktplatz ist so still und leer —
Und die Eine finde ich nicht mehr,
Die ich nicht vergessen kann, noch lassen.

Und die Brunnen rauschen wunderlich
Und erzählen sich viel selt'ne Dinge,
Und am dunkeln Tore flüchten sich
Aufgescheucht zwei Abendschmetterlinge.

An dem kleinen Fenster war es licht,
Vor du jenem deine Hand gegeben —
Heut' erhellt sich mir das Fenster nicht
Und bleibt dunkel wie mein ganzes Leben.

Anton Renk

***
Случилось ночью в сентябре
свет-жизнепреставленье:
закат и полдень на заре,
чудесное веленье.

Не то сам Бог тебе и мне
урок всемирный задал —
душа твердила в жив-огне
«люблю тебя!» так ладно.

И только фраза в небеса,
как ангелы прервали псалм,
как в долгий ящик — свадьбу...

И долго я себя влачил
по взгорью в истовой ночи,
и счастье нёс в усадьбу.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

***
Das war in der Septembernacht
Ein Lichterineinanderfließen,
Es war, als wollte sich die Pracht
Der Lebensblume mir erschließen;

Als ob der Gott für dich und mich
Die Weltensatzung schriebe —
Die Seele sagte feierlich
Das Gotteswort: Ich liebe.

Und als das Wort zum Himmel drang,
Da machten in dem Lobgesang
Die Engel eine Pause…

Ich aber wanderte noch lang
Durch blaue Nacht am Bergeshang
Und trug mein Glück nach Hause.

Anton Renk

***
Желтком яичным плыл на взгорье вечер,
в снегах вершин терялся золотой,
Серебряным цветком в окне очерчен,
мороз бледнел на гулкой мостовой.

Я мнил твоё… Стремилась тьма в пространство,
заботы дня гуськом бежали в ночь.
Тебя я тихо звал во сне прекрасном,
блаженству счастья уступать не прочь.

Восход настал… Проснувшись, я заметил
в моём окне серебряный цветок —
чудесный оттиск вздоха, правда летний:
твоё похоже имя, твой восток.

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
Антон Ренк


***
Am Bergrand war ein Abend im Vergilben,
Im Hochschnee glomm das letzte Gold verirrt,
Ans Fenster schrieb die ersten Blumensilben
Der bleiche Frost, der durch die Gassen klirrt.

Ich dachte dein. — Und dunkel ward's im Raume,
Des Tages Sorgen flohen nach und nach. —
Ich aber weiß es, daß im schönen Traume
Ich glücklichleise deinen Namen sprach.

Die Sonne stieg. — Ich sah, als ich erwachte,
Am Fenster eine Blume silberfein,
Ein wunderschönes Hauchbild, daß ich dachte:
Das muß in Blumenschrift dein Name sein.

Anton Renk

***
Ты не забыла звёзд искренье
вечерней майскою порой —
то кринов цвет из тьмы Творенья
нёс ангелов незримый рой?

Ты не забыла, как впервые
и к счастью мы сошлись на «ты»?...
Слова звучали роковые
для ангелов из темноты?

Теперь при встречах в За-Творенье
наш разговор пуглив и нем.
Тогда не дав благословенье,
те праздно шепчутся: «Зачем?»

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


***
Weißt du es noch, das Sternenfunkeln,
Das an dem Maienabend war,
Als trüge Lilien aus dem Dunkeln
Der Engel unsichtbare Schar.

Weißt du es noch, wir sprachen leise
Und glücklich unser erstes Du -
Verklungen ist die fromme Weise,
Der nur die Engel hörten zu.

Und wenn wir heute uns begegnen,
So grüßen wir uns scheu und stumm. -
Die Engel, welche wollten segnen,
Die fragen leise sich: warum.

Anton Renk

Сумерк

Я был с тобою день деньской,
мы взявшись за руки ходили.
И вил души моей покой
волшебной сказки счастья были.

Настал закат… Рекла душа
о дальней, сказочной святыне.
Листы бивали не спеша
свой сказ о ночи, тёмном крине.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Dämmerung

Ich war mit dir den ganzen Tag,
Und wir sind Hand in Hand gegangen.
Auf einmal in der Seele hat
Des Glückes Märchen angefangen.

Die Sonne sank … Das Märchen sprach
Von einem fernen Heiligtume…
Die Blätter auseinander schlug
Die Nacht, die dunkle Riesenblume.

Anton Renk

Желание

Мне б только раз пройтись с тобой по склону
где кипень-серебро вишнёвый сад
роняет в ночь, а всё цветеньем полон,
и скрипки звук едва летит с эстрад;
и, руки свив, стоять вдвоём на склоне

у речки, что мерцанье неба пьёт,
загадывать желанья в миг, как тонет
в далёкой тьме одной звезды полёт.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Wunsch

Nur einmal möcht' ich dir zur Seite gehen
Am reichbeblühten, weißen Kirschbaumhang,
Wenn durch die Nacht die Silberblüten wehen
Und ferne stirbt der letzten Geige Klang;
Und handverschlungen an dem Fluße stehen,

Der eines blaßen Sternes Leuchten trinkt,
Und nach dem Sterne uns'res Glückes sehen,
Bis er in ferner Dunkelheit versinkt.

Anton Renk

***
Был вечер чисто золотым,
в поклоне колос спел и пах,
из леса — голубой мечты
кричал укрытый в ветках птах.

Я рёк :«Дитя моё, смотри
где щедро ясен небосвод,
там солнце, что пока горит,
ждёт ангел у златых ворот.

Он отворяет нам — и мы
гуляем в роскоши небес».
Закат давно угас. Из тьмы
беззвёздна ночь как чёрный лес.

Антон Ренк
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


***
Das war ein Abend goldentief,
Die Aehren wogten segenschwer,
Und aus dem blauen Walde rief
Ein zweigversteckter Vogel her.

Ich sagte dir, du blondes Kind:
Dort, wo die Sonne untergeht,
Des Himmels goldne Tore sind,
Und dort ein lichter Engel steht.

Der öffnet uns das goldne Tor,
Wir wandern durch des Himmels Pracht …
Der Sonnenglanz sich längst verlor,
Es kam die sternenlose Nacht.

Anton Renk

В клетке

Здесь, за дрекольем своих идеалов
бегаю я от стены до стены:
ноги снаружи девиц, генералов,
дамы-вдовы и аманта видны...

Кто-то посмотрит. Сочувствия мало:
«Ах, это тигра! бедняга-кошак...»
После: «Нам тётя в картонке прислала.
Плюш. Хороша».

Мне бы наружу. Суюсь и толкаюсь: 
крепок домец, как наш век — на века!
Те нечисты, но по общности, каюсь
мучит тоска!

Тайгер зевает. Набегался зритель...
К счастью густы этой клети пруты.
Сторожу стоит забыть затворить — и...
Это мечты.

Курт Тухольски
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Im Käfig

Hinter den dicken Stäben meiner Ideale
lauf ich von einer Wand zur andern Wand.
Da draußen gehen Kindermädchen, Generale,
Frau Lederhändlerswitwe mit dem Herrn Amant...

Manchmal sieht einer her. Mit leeren Blicken:
Ah so! ein Tiger — ja, das arme Tier ...
Dann sprechen sie von «Tantchen auch was schicken
in Pergamentpapier».

Ich möcht so gern hinaus. Ich streck und dehn mich —
Die Habens gut, mit ihrer großen Zeit!
Sie sind gewiß nicht rein, und doch: ich sehn mich
nach der Gemeinsamkeit.

Der Tiger gähnt. Er käm so gern geloffen ...
Doch seines Käfigs Stäbe halten dicht.
Und ließ der Wärter selbst die Türe offen:
Man geht ja nicht.

Kurt Tucholsky

Прекрасная осень

Сегодня грешно синий день!
Он чист и ветрен, и прохладен,
такой утро, будь неладен
я, знать частенько мне не лень.

Сегодня день грешно голуб!
Уж море бьёт о берег волны,
естественно смывая лоно,
где возлежал курорник глуп.

Присев на корточки гляжу
в окно мансарды: ах, столица,
на воздусях духовны лица...
Я сыт и слаб как майский жук.

В кровати ною, слов уж нет.
На пляже осень много краше
эскизно-фельетонно машет
под отзвук старых оперетт!

Боюсь, меня домучит лень!
Перо царапает кривую,
деньгу поклонами балую...
Сегодня грешно синий день!

Курт Тухольски
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Schöner Herbst

Das ist ein sündhaft blauer Tag!
Die Luft ist klar und kalt und windig,
weiß Gott: ein Vormittag, so find ich,
wie man ihn oft erleben mag.

Das ist ein sündhaft blauer Tag!
Jetzt schlägt das Meer mit voller Welle
gewiß an eben diese Stelle,
wo dunnemals der Kurgast lag.

Ich hocke in der großen Stadt:
und siehe, durchs Mansardenfenster
bedräuen mich die Luftgespenster ...
Und ich bin müde, satt und matt.

Dumpf stöhnend lieg ich auf dem Bett.
Am Strand wär es im Herbst viel schöner
Ein Stimmungsbild, zwei Fölljetöner
und eine alte Operett!

Wenn ich nun aber nicht mehr mag!
Schon kratzt die Feder auf dem Bogen,
das Geld hat manches schon verbogen ...
Das ist ein sündhaft blauer Tag!

Kurt Tucholsky

Cветляки

Светляк, во сне парю я ныне
над тёмной и широкой топью;
со мной кружит наш рой игручий,
сплетая влет чудной веночек.
Поём мы сладкую печальку
как духи тонко и тихонько,
куда до нас сверчкам, гремущим
в пшенице дальней монотонно.
Поём мы, что судьба жестоко
людьми нас сделать не желает:
так часто было мы являлись
туда, где пары сочетались,
но вечно, ах, иной уж светик
опережал нас, мал да скорый —
и мы, стеная, возвращались,
к себе на тёмное болото.
Ещё поём мы как нам больно,
когда в порыве отвращенья
вразмах нас бьют и гонят, гонят.
Из леса ближнего бедняга
метнулся к нам и оступился —
отчаян был он… почва, почва
сошлась над ним волной тяжелой
и руки вверх его глотнула.
Мы с дрожким шёпотом кружили,
немея над проклятым местом...
Но скоро снова мы очнулись
и спели сладкую печальку...

Христиан Моргенштерн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Irrlichter

Ein Irrlicht, schwebt' ich heut im Traume
auf einem weiten, düstren Sumpfe,
und um mich der Gespielen Reigen
in wunderlich geschlungnen Kränzen.
Wir sangen traurig-süße Lieder
mit leisen, feinen Geisterstimmen,
viel feiner als die lauten Grillen,
die fern im Korn eintönig sangen.
Wir sangen, wie das harte Schicksal
uns wehre, daß wir Menschen würden:
So oft schon waren wir erschienen,
wo sich zwei Liebende vereinten,
doch immer, ach, war schon ein andres
Irr-Seelchen uns zuvorgekommen,
und seufzend hatten wir von Neuem
zurück gemußt zum dunklen Sumpfe.
So sangen wir von unsern Leiden —
als uns mit einem Mal Entsetzen
in wirren Läufen huschen machte.
Ein Mensch entsprang dem nahen Walde
und lief verzweifelten Gebahrens
gerade auf uns zu —: Der Boden
schlug schwankend, eine schwere Woge,
dem Armen überm Haupt zusammen.
Verstummt zu zitterndem Geflüster
umschwirrten wir die grause Stelle ...
Bald aber sangen wir von neuem
die alten traurig-süßen Lieder.

Christian Morgenstern

Бедная женщина

Мой муж? Да он тюфяк, поэтик.
О Боже, каждый видит сам!
Мой Дон Жуан? Добряк, не педик,
но буржуа, мил небесам.

В его брошюрциях до точки,
сколь многих дам он целовал:
шелка-власа, батист-платочки,
штилёк, штормец, девятый вал...

Милашки-сёстры, хватит письма,
в фиалках анонимно слать!
Сурок от отдыха зависим,
не от страстей — он любит спать.

Жирён и вял, он жрёт от нервов,
и причитает как дурак,
к тому же кушает без меры
ротвейн, для тонуса и так.

Вы всё в волненье мните, дескать,
мой муж — поэт и сердцеед?
Мне вам стихом пришлось раздеться:
по книгам — да,
по правде — нет.

Курт Тухольски
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die arme Frau

Mein Mann? mein dicker Mann, der Dichter?
Du lieber Gott, da seid mir still!
Ein Don Juan? Ein braver, schlichter
Bourgeois — wie Gott ihn haben will.

Da steht in seinen schmalen Büchern,
wieviele Frauen er geküßt;
von seidenen Haaren, seidenen Tüchern,
Begehren, Kitzel, Brunst, Gelüst...

Liebwerte Schwestern, laßt die Briefe,
den anonymen Veilchenstrauß!
Es könnt ihn stören, wenn er schliefe.
Denn meist ruht sich der Dicke aus.

Und faul und fett und so gefräßig
ist er und immer reklamiert.
Und dabei gluckert er unmäßig
vom Rotwein, den er temperiert.

Ich sah euch wilder und erpichter
von Tag zu Tag — ach! laßt das sein!
Mein Mann? mein dicker Mann, der Dichter?
In Büchern: ja.
Im Leben: nein.

Kurt Tucholsky

Стеклянный гроб

Я был двенадцатью снесён
в хрустальном гробе в тишине,
на брег морской по склону вниз,
где густо пенился прибой.
Так в завещаньи я зарёк:
«Прошу меня в хрустальный гроб
покласть и вынести долой,
приливу вящему предав.
Уж там стоял в воде по грудь
Бог солнца, чуден и высок,
чьей плешью мир поил себя
со страстью сладостной опять.
В сияньи красном я лежал,
как из порфиры образок.
И вот прилив как лапой кот
волной добрался до меня,
убрал её и сунул вновь,
и гроб недолго осязал,
и, зашептав, её поджал.
Вернулся он, схватил, шатнул,
и, бормоча, смелей толкнул
мой гроб, опять и много раз.
Остался он и, полон сил,
ликуя, дом мой обежал,
стучал в него и пену нёс,
как будто пальцами водил,
и выше, выше рос и рос,
в воде топя стеклянный бург*.
Шатнулся он, как пару рук
сцепив в один крутой кулак
и грохнул в доски им, как вал,
горой воды ударил в гроб:
одной лавиной водопад,
его встряхнув, распался в плеск.
И, просырев, просел песок.
И покосился набок гроб.
И, бит, колышим и влеком,
он понемногу начал сам
натужно в море уплывать —
настолько мощно, что прибой
не мог на брег его взволочь —
и курвырком со мной утоп
в морской мертвецкой тишине.
Я в нем лежал, как завещал.
И стаи тёмных рыб плыли,
снуя в ногах и головах.
И ряской чёрною облип
мой гроб. И разум мой пропал.

Христиан Моргенштерн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
* за`мок 

Der gläserne Sarg

Zwölf stumme Männer trugen mich
in einem Sarge von Kristall
hinunter an des Meeres Strand,
bis an der Brandung Rand hinaus.
So hatte ich's im Testament
bestimmt: Man bette meinen Leib
in einem Sarge von Kristall
und trage ihn der Ebbe nach,
bis sie den tiefsten Stand erreicht.
Der Sonne ungeheurer Gott
stand bis zum Gürtel schon im Meer:
An seinem Glanze tränkte sich
wollüstig noch einmal die Welt.
Ich selber lag in rotem Schein
wie ein Gebilde aus Porphyr.
Da streckte katzengleich die Flut
die erste Welle nach mir aus.
Und ging zurück und schob sich vor
und tastete am Sarg hinauf
und wandte flüsternd sich zur Flucht.
Und kam zurück und griff und stieß
und raunte lauter, warf sich kühn
darüber, einmal, viele mal.
Und blieb, und ihrer Macht gewiß,
umlief frohlockend sie mein Haus
und pochte dran und schäumte auf,
als ihrer Faust es widerstand.
Und hoch und höher wuchs und wuchs
das Wasser um mein gläsern Schloß.
Nun wankte es, als hätt' ein Arm
und noch ein Arm es rauh gepackt,
und scholl in allen Fugen, als
ein Wellenberg auf ihm sich brach
und es wie ein Lawinensturz
umdröhnte und verschüttete.
Und langsam wich der nasse Sand.
Und seitlings neigte sich der Sarg.
Und, unterwühlt und übertobt,
begann er um sich selber sich
schwerfällig in die See zu drehn.
Zu mächtig, daß die Brandung ihn
zum Strand zu schleppen hätt' vermocht,
vergrub er rollend sich und mich
in totenstillen Meeresgrund.
So lag ich denn, wie ich gewollt.
Und dunkle Fische zogen still
zu meinen Häupten hin und her.
Und schwarzer Seetang überschwamm
mein Grab. Und mein Bewußtsein schwand.

Christian Morgenstern

Сорвавщийся крик

Дай, гора, к тебе прижаться,
стань, гора, мне высшей былью,
дай, гора, излить мне жалость!
Духа грузнущие крылья

рвут меня из врат пригорка
в даль… и кажут настоящий 
шар, в молчаньи прегорьком
в неоконченном пропащий...

Христиан Моргенштерн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Notschrei

Laß mich, Berg, mich an dich klammern,
Werde, Berg, mir nicht zum Hügel,
Laß dich, Berg, mein Elend jammern!
Meines Geists entschwerte Flügel

Reißen mich aus deinen Toren
In den Raum hinaus — — und zeigen
Mir den Ball in grausem Schweigen
Im Unendlichen verloren...

Christian Morgenstern