О радости

Долгое время пьяницы с искажёнными лицами пели. Я неподвижно стоял среди них, безмолвно улыбался в упор их болезненным взглядам, ждал. Однако, ничего не случилось. Они уже ничего не чувствовали, были очень пьяны и видимо часто падали на грязный тротуар, когда им затем приходилось разбредаться. Я сошёлся с ними чтобы забыть своё несчастье и дурные привычки, которые обеспокоили меня вкупе с прежним моим уединением.

Впрочем, пока непосильная загадка всё так же сулила мне радость. Я правда страдал в часы опьянения в корчмах и в пустых парках. Но затем я всегда желал разгадать свои чувства и предощущение радости, тогда неведомой мне. 

Может быть, затем я просто трогался рассудком. Если вызванная чем-то радость могла быть сумасшествием, если и правда моё прекрасное спокойствие могло быть безумием. Поэтому я верно казался безумным для убеждённых в несчастье. 

Впрочем, не случайно мой прекраснейший смех рождался в больнице повреждённого человечества. Но прежде всего мне необходимо было поверить в себя и даже — в чём я теперь могу признаться с улыбкой — мысленно отречься от почти всего остававшегося мне. И вы предполагаете в этом хаос. Ну да, через хаос необходимо пройти. Иначе мы бы находили в своей жизни только ложное равновесие. 

Не удивительно то, что я любил Уайльда, исторгавшего поэзию из своих пороков. Бодлер умел видеть красоту в зле. Но всё это выглядело слишком мрачным и к тому же печально кончилось. Они не смогли открыть жизнь как таковую. А радость скрывалась за всеми вещами, как нетронутая золотая жила. И мне, подобно большинству людей в мире, приходилось страдать, когда я в молодости взывал к ней. Из-за частых разочарований я было почти поверил в её иллюзорность. 

Теперь я думаю, что и убийцам надо наконец обрести её. Самому неспокойному и самому страдающему в самом мрачном исступлении также надо бы ощутить её присутствие. Она — действенное лекарство, а также спасает души. 

И вот теперь я грёжу не об анархии в мире, а о вечной безопасности. 

Александыр Вутимски
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

О простоте

Когда-то я думал, что уже постиг, почему мир теперь мне показался красивым а солнце привлекло меня, как и случайные прохожие; я радовался как дитя. Но то была ещё не простота, о которой я хочу рассказать вам. Я был очень близок к ней.

Позже мне удалось понять, что радость сочетается с простотой, как и со страданием. И правда тяжело тем, которые никогда не смогут просто страдать и радоваться, которые уже не в силах зажить безыскусно. 

Сначала было я хотел убежать из прежней жизни, где бытовали наслаждения не столь мучительные наслаждения, неожиданные встречи и дружеские недоразумения. Меня было убеждали, что именно так, борясь с собой, я наконец обрету желанную простоту. Впрочем, мне кажется, что я вскоре разоблачил бессмысленную ложь своих советчиков. Ведь теперь я с лёгким сердцем возвращаюсь к наслаждениям и играм. Мои недоразумения в личных отношениях не исчезли и даже немного усугубились, зато теперь я дышу свободно и радостно. Все неожиданности я встречаю с новым покоем, проясняющим одновременно мои взгляды и мысли. 

Теперь я могу спокойно предаваться скорби. Иногда я боюсь опасностей, но мои мысли уже не трепещут от страха. Теперь я вижу, что все вещи по-своему уместны и значимы в человеческой жизни. Моё страдание очистилось, а за всеми моими сожалениями и неожиданностями уже навсегда установилась постоянная радость в мыслях. Исключительное для меня теперь не существует. Уже ничто не в силах нарушить выстраданную мной простоту сознания.

Иногда я по желанию даю себе маленькие задания в быту, а затем отдаю должное достигнутым мной успехам и по необходимости ругаю себя за неудачи, отчего мне правда становится хорошо. Испытывая затруднения, я не предаю себя. Прихоти жизни иногда утомляют меня, но я стараюсь как могу хранить бодрость.

Впрочем, я свободен.

Будем естественными ради нашей простоты. Будущее принадлежит жизнелюбам.

Александыр Вутимски
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы 

О красоте

О ней можно говорить на языке древних. Понимающие её знают, как быть сильными. Их утончённые наслаждения излучают её заодно с радостью, которая впрочем есть сама жизнь. Где древние мраморные юноши, мускулы, члены, совершенные улыбки?

Древние созерцали человека в его жизненности даже когда он был несчастен. А позже мы созерцали уже только свою усталость, угасание сил на распятии, скорбное самоотречение. Красота стала бескровной, бледной, срадающей по печально утраченной жизни, но всё ещё властной в божественном примирении. Где теперь византийские святые — с долгими восковыми перстами, с огромными очами, где в своём средоточении пока горит гонимая жизнь, как некое неведомое пламя?

Впрочем мы могли бы жить без красоты, это известно. Но зачем мы извращаем (искажаем) её столь жестоко и столь часто?! Быть может, совсем ослабев и став добычей страха и избытка злобы, мы наконец глупо и несправедливо провозгласили пользу её ужасной замены. Не знаменует ли торжество мстительной толпы конец сильной и благородной человеческой расы?...

Поэтому ныне я люблю вас, болезненный искатели старинной красоты. Иногда вы открывали её в алкогольном опьянении и в утончённой эротике. Крайне больные, вы ещё были в силах чувствовать её, пусть и в пороках. Болея в молодости, и я страдал от той мрачной, болезненной красоты, которая немного позже стала совсем безжизненной. И она, скажу вам, также знаменует конец благородной и уже слишком истощённой расы, увы.

Ах, откроем ли её мы, её — истинную, вездесущую, сокровенную, вызывающую самый прекрасный смех и самое торжественное молчание?

Найдём ли мы силы понять, что она — в движении и в покое всех вещей, красота, противопоставляющая себя страху ради торжества негасимого дня в жизненном сознании человека?

Александыр Вутимски
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы