Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 6)

Третья сцена

Входит служанка.

Служанка. Чего изволите, госпожа?
Елена. Отнеси моё манто в гардероб. Верно мы поужинаем позже.
Служанка (берёт манто). Хорошо, госпожа. (Уходит.)


Четвёртая сцена

Слышен постепенно крепчающий голос Романова: «Чтобы постепенно утишить рабочих, другого выхода нет. Только так, а не иначе». Голос Попова: «Не рассчитывай — он мне кажется очень сомнительным». Голос Романова: «Хорошо, тогда твой вариант. Но, по-моему, только так. И на место Боева нам надо подыскать другого человека». Входят председатель, инженер Романов и Попов.

Елена. Пожалуйте, господа, садитесь. Я сокрушена, вся такая расстроенная.
Романов (с ирония). Нам очень тепло, госпожа.
Председатель. Представьте себе, и дети начали разорять нас.
Елена (председателю). Вы боитесь? Я никогда не верила, что вы способны испугаться.
Председателят. Боюсь? Нет. Но мне неприятно. Понимаете ли, в конце концов он не ничего не достиг, но всё же эта история неприятна. Она замедляет, знаете ли, производственный процесс.
Попов. Неприятная история.
Романов. Она плохо влияет на рабочих .
Попов. Сроки заказов срываются.
Елена. Господин Романов, я вам сочувствую. Похоже, вам снова некогда лечить свои почки.
Романов. Хм, да-а… мои несчастные почки… Видимо им снова придётся немного обождать. Впрочем я оптимист.
Попов. Сомневаюсь, дорогой Романов. На этот раз твой оптимизм кажется пустым.
Романов. Пустым? Ещё посмотрим! У меня есть основание верить, что он согласится. А то всё просто-напросто его экзальтации.
Председатель. Знал бы я, что экзальтация, тогда всё просто. Но я чую нечто другое и не по мне такие рискованные сделки. Наконец, нельзя ли нам найти другого человека? Почему непременно он?
Романов. Поскольку он, во-первых, хороший инженер, а во-вторых, если он останется, то ему придётся сдать назад. Эта его уступка для меня важнее всего.
Попов. Я не верю, что он уступит.
Романов. Уступка любой ценой. Мы сделаем всё возможное.
Председатель. Почему вы так упираетесь? Чего вы добиваетесь от его дальнейшей службы?
Романов. Реабилитации.
Попов. Реабилитации? Чего?
Романов. Реабилитации фабрики, реабилитации компании, меня, тебя и вас, дорогой Председатель.
Попов. Говорю тебе, ты ничего не добьёшься, Романов.
Романов. Я попробую.
Председатель. Шутки в сторону. Это ненужный манёвр.
Попов. Вы желаете, чтобы Андрей отказался от своих показаний? Похоже это значит ваше выражение «он сдаст назад»?
Романов. Да.
Попов. Каким образом?
Романов. Да просто — прессой.
Попов. Ну ты жуткий оптимист. Андрей скорее умрёт, чем откажется от своих показаний.
Романов. Стоит нам утешить его оптимизм некими обещаниями улучшения положения рабочих, известными техническими реформами — и думаете он не согласится?
Председатель. Слушая его выступление на суде, разве вы не поняли, что он менее практичен, чем вам кажется? Не кажется ли вам, что он достаточно осведомлён о закулисье?
Романов. Я понимаю. Только я надеюсь на его идеализм. Ясно, что он хочет сделать что-то для рабочих. На этом мы могли бы прекрасно сыграть.
Лилия. Вы, господин Романов, желаете продолжения службы Андрея?
Романов. Да, Лилия, и ты обрадуешься, правда?
Лилия. Я… не знаю...
Елена. Но ты уже повеселела?
Мира. Он не останется! Вы понимаете, он не останется. Вы хотите его обмануть? Его? Да ну-у-у-у?!
Жорж. Барышня влюблена в Андрея.
Мира. Прошу вас не отвечать за меня!
Председатель. Жорж, будь учтив. Будь аккуратен, не веди себя как ребёнок. (Мире.) Не сердитесь на него. (Романову.) По-моему, все эти сказки излишни. А поспешно дал согласие на его назначение. И вы, Романов, виновны в этой глупой истории с точильными кругами.Но больше всех виновны вы, директор, поскольку он — ваш сын.
Попов. Но какая в этом моя вин?
Лилия. Батюшка!
Попов. Господин председатель, если вам угодно, я скажу в чём моя доля вины в поступке Андрея?
Председатель. Рассмотрение дела затянется — и у вас будет довольно времени чтобы его разубедить.
Попов. Он никому ничего не говорил.
Председатель. А обвинительный акт?
Попов. Всё равно, тогда было поздно. И кто бы смог разубедить его? Наконец… мне кажется, что не позови мы корчмаря, Андрей бы не взбеленился.
Романов. А чего ты хочешь? Выложим как на духу, дескать, господа, виновны мы, судите нас? Так?
Попов. Если бы не круги… (раздражённо) точильные круги, то есть… Эх, ничего вы не понимаете!...
Председатель. Ну вот тебе на! Перед людьми, что ли? Вы немного одумайтесь.
Попов. Да, эти круги!.. С каждым словом он посыпал наши головы этой такой пористой крошкой. Да, инженер Романов...
Председатель. Директор, если вы продолжите, я тотчас уйду и никогда не приду к вам. Я там был и слвшал. Я знаю, что он говорил. Наша вина ясна. Теперь вопрос в том, как мы выпутаемся из создавшегося положения, с какой высоты нам обратиться к рабочим и не расхныкаться.
Романов. Говорю вам, пусть он останется — мы выиграем время. Мы дадим ему обещания и примемся их исполнять, а рана тем временем затянется. Разве не понятно, что нам поволокитить? Вы ещё помянете полицию. Нет, наше вернейшее средство — время. Иначе мы его ещё больше озлобим.
Елена. Я вне себя. Ах, какой язык, какой язык! Знаете ли, я считаю и себя в известной мере виновной в случившемся. Вы же помните, как я настойчиво просила его назначения. Но кто мог предположить, что такое случится?
Попов. Да, да… Кто бы мог?...
Елена. Мы все думали, что он останется с нами, станет трудиться, а в свободное время — ваять. И как мы радовались!...
Попов. И всё пропало...
Романов. Погодите, мы как-нибудь усмирим его. Пусть он только уступит.
Председатель. Не будь горячая пора на производстве, всё бы устроилось намного проще. А теперь нам нужны люди.
Романов. Кадровая чистка пока невозможна. Нельзя нам прогнать специалистов — я не знаю, где набрать им замену. И что тогда станет с заказами? Может попробуем мой вариант, черт побери, сколько бы он нам ни стоил?
Попов. Он ничего нам не стоит, но боюсь, что всё будет напрасно.
Председатель. Если другого выхода нет, давайте постараемся не тревожить рабочих, пока не выполним заказы. Я знаю, что нам сделать затем.


Пятая сцена

Входит служанка.

Служанка (Лилии). Барышня, вас кличет господин Андрей.
Лилия. Он уже здесь?
Попов. Он вернулся?
Служанка. Ага, он вернулся.
Лилия. Где он?.. Он ждёт меня?.. Минутку… я скоро приду.
Служанка. Он пошёл во свою комнату.
Мира. Лилия, я хочу с тобой. Мне можно, правда?.. Правда можно, Лилия?...


Шестая сцена

Уходят служанка, Мира и Лилия уходят, затем возвращаются.

Романов. Если мы думаем что-то предпринять, то нам надо сразу поговорить с ним.
Председатель. Сразу. Барышни пусть подождут.
Елена. Лили, вы идите в свою комнату. Занимайтесь там.
Лилия. Что нам там делать, мать?
Елена. Всё равно, что хотите. Музицируйте, например.
Лилия. Но я хочу видеть его.
Елена. Я знаю. Я уже тебе сказала. Ты его увидишь после. Теперь у него есть дело.
Лилия. Правда вы станете его бранить?
Романов. О, будь спокойна, Лили.
Елена (Романову). Мы сразу его вызовем?
Романов. Так лучше всего.
Елена (служанке). Скажи Андрею, что мы просим его к себе.
Слугинята. Хорошо, госпожа. (Уходит.)
Лилия. А мы останемся здесь?
Елена. Господа имеют дело с Андреем, и я думаю что ты сама догадаешься.


Седьмая сцена

Лили и Мира медленно и неохотно уходят.

Председатель. Как вы думаете начать в такой напряжённой атмосфере?
Романов. Нам надо проявить актёрское мастерство, господин председатель, и создать свою атмосферу.
Попов. Я не обещаю результат.
Романов. Тебе надо только подыграть мне. Ты отец и влияешь на него.
Попов. Я говорил вам, что, будучи отцом, знаю Андрея, и мы ничего не добьёмся.
Председатель. А вы постарайтесь, наконец, воспользуйтесь отцовским авторитетом.


Восьмая сцена

Входит Андрей.

Андрей. Вы позвали меня? Я бы не пришёл, но подумал, что вы ещё вообразите, что я чего-то боюсь. Если что есть, говорите скорее, поскольку я спешу.
Попов. Куда ты спешишь, Андрей?!
Андрей. Я уезжаю. В моей комнате упакована статуя — если можно, пусть она временно побудет там, пока у меня появится возможность забрать её.
Романов. Почему вы торопитесь, словно вас кто-то гонит?
Андрей. Разве вы не понимаете?
Романов. Да, да, я понимаю… только мой взгляд на события не столь трагичен. Я думаю, что всё можно как-то исправить...
Андрей. Исправить? Что именно?
Романов. Инцидент.
Андрей. Хорошее дело? И это вы называете инцидентом?
Романов. В любом случае определение не важно, важно то, что я думаю исправить нечто.
Андрей. Итак, это «нечто» — я?
Романов. Как сказать, отчасти — вы, отчасти — мы. В общем, вопрос сводится к сознательному компромиссу...
Попов (прерывает его). Нет, не компромисс!...
Романов.… который будет полезен обеим сторонам.
Елена. Больше всего пользы тебе, Андрей.
Андрей. Чего именно вы хотите?
Романов. Мы всё осознали и понимаем, что дело не только в вас. В случившемся большая доля нашей вины. На фабрике действительно имеют место некоторые по разным причинам возникшие и неустраняемые несообразности.
Андрей. И вы о них знали раньше, правда?
Романов. Да, знал. Теперь оставим прошлое. Верно и то, что на фабрике бытует несправедливость в отношении рабочих.
Попов. Мы не можем не ошибаться, Андрей.
Елена. Так же как и ты...
Андрей. Да-с, и что?
Романов. Мы вам обещаем улучшить технологический процесс а также улучшить материальное положение рабочих, но при определённых условиях.
Андрей. А именно?
Романов. Во-первых, вы останетесь моим заместителем, а во-вторых, это самое важное, вы сягчите сегодняшний инцидент.
Андрей. Если дело в инциденте, то всё просто. Если всё случившееся — случайность, то всё можно уладить. Но дело в том, инженер Романов, что между нами огромная дистанция.
Председатель. Это софистика. Хорошо, давайте заменим видимо неугодное вам слово «инцидент» другим.
Елена. Сами по себе слова ничего не решают.
Жорж. Я был бы очень рад оказаться в фокусе такого внимания.
Андрей (Жоржу). Как младенца в колыбели? (Романову.) Значит, вы желаете устроить известные, давно назревшие реформы?
Романов. Да, именно так, Андрей. Итак, сколько с меня?
Председатель. Вам не требуется платить за них.
Романов. Давайте условимся вот о чём. Я хочу, чтобы вы остались, поскольку вы способны, а нам «старым кораблям» пора на прикол, как выражается ваш отец. Во-вторых, вы пользуетесь заслуженной симпатией рабочих — и ваше пребывание на прежней должности послужит им гарантией наших подвижек к лучшему.
Андрей. Да, да… Я начинаю понимать. И затем?
Романов. Мы желаем вашего содействия.
Андрей. Какого?
Романов. Вы улучшите настрения рабочих.
Председатель. Нам известно, что настроения фабричных рабочих довольно неспокойны. Мы знаем и подстрекателей, но не желаем потрясений.
Андрей. Ваша гуманность сильно обусловлена обязательствами перед заказчиками, ведь так?
Романов. Эх, вы всё отвлекаетесь. Но давайте продолжим. На сегодняешем слушании присутствовало много рабочих и это ещё более осложнило наше положение.
Елена. Андрей, господа говорят, что при твоём желании всё можно исправить.
Председатель. Да, возможно.
Романов. Притом легко.
Андрей. Легко?
Романов. Совсем легко. Представьте себе, дорогой коллега, этакое дельце: коротенькую записочку, и в ней не более десяти слов.
Андрей. Только это?
Романов. Впрочем, если вы не расположены, мы могли бы и сами её нацарапать, скрепив вашей подписью...
Андрей (с ироней). Как вы добры! И каково назначение оной «записочки»?
Романов. Для «Нашего слова»...
Андрей. О, для местной газеты!
Романов. Именно так.
Андрей. А содержание?
Романов. Видите ли...
Елена. Андрей, ради родителей ты ведь не откажешься?
Попов. Эх, да при чём тут родители?
Председатель. Ради родителей ему надо принести маленькую жертву, это понятно.
Романов. Никакой жертвы.
Андрей. Так-так… и в чём же дело?
Романов. Для «Нашего слова» вы смягчите общее впечатление от случившегося сегодня.
Председатель. Всего лишь несколькими словами.
Андрей (явно наигранно). Какими?
Романов. Мы объясним… или лучше вы прокомментируете все эти дела, как вам удобнее… С идеализмом, с нервами, с чем вам угодно. Вы скажете, что в сущности дело обстоит несколько иначе.
Андрей. Вот как?
Елена. Не забывай, что это во благо рабочих.
Жорж. Переступив себя, вы станете их избавителем.
Председатель. Не забывайте о слухе, могущем чудовищно скомпрометировать вас, стань он достоянием гласности.
Андрей (удивлённо). Слух? Какой слух?
Председатель. Что заграница платит вам за ваши старания.
Андрей. А-а-а, вот оно как!
Председатель. Поэтому выбирайте!
Попов. Это всерьёз! Андрей, не ошибись!
Андрей. Надо было предвидеть и этот ход. Требовалось предположить… Вы так далеко забрались?.. Но… Многовато времени уделил я шуткам.
Романов. Без шуток, коллега, мы вполне серьёзно.
Елена. Андрей, почему ты не хочешь понять? Почему ты такой взбалмошный?
Андрей. И ты, мать, думаешь, что я способен на эту мерзость?!
Елена. Мерзость?
Андрей. Ты понимаешь, чего они от меня хотят? Ты понимашь, как они используют меня? Как утешителя их рабов. Они желают впредь спокойно кромсать их плоть. Холодным взглядом видеть как течёт кровь… упиваться звоном золота… Ничего у вас не выйдет… ничего не выйдет у вас, волки!...
Председатель. Ах, волки!
Романов. Но мы же обещали вам...
Председатель. Бросьте, Романов, это лишнее… Напрасна честь оказанная нами ему...
Андрей. Честь… Честь убийц!
Жорж. Он болен!
Андрей. Вы тут все больны. Больна ваша совесть. Если вы не сбавите давление, «язва» парового котла обернётся страшной катастрофой. Котёл взорвётся с жутким громом и вызовет катастрофу куда страшней этой. Ради прибыли вы подвергаете риску сотни рабочих. А дефект усугубляется и взрыв близится с каждой секундой. Эта язва разъедает и вашу совесть!...
Попов (перекрикивает его). Андрей, Андрей!
Председатель. Со мной пока никто так не разговаривал. Язва моей совести?.. Моей совести язва?.. Нет, ваша совесть — язвенница… Неблагодарный, я возвысил вашу семью, а вы...
Елена (прерывает его). Не слушайте его… Он обезумел! Ах, какая неблагодарность!...
Андрей (с болью). Батюшка, правда он возвысил вас?.. Он нас возвысил?.. Вы ничем не отплатили ему?.. Я не могу, не могу говорить об этом...
Елена. Довольно, Андрей!.. Ах, ты убил меня. убил!...
Попов. Что здесь происходит?...
Председатель. Что происходит? Разве вы не понимаете? Из-за вашего попустительства мы подвергаемся оскорблению в вашем доме. Если ты не отречёшься от своего непутёвого сына… Если ты не отречёшься, придётся мне кончить твою долгую фавиризацию.
Попов. Мне отречься от Андрея?
Елена. Конечно, ты откажешься!...
Председатель. Подумайте о своём авторитете у рабочих! Не то они станут к Вам обращаться на ты и задирать носы перед Вами...
Андрей. Что за глупости? Кому я здесь нужен? Лишние формальности — я и так уезжаю.
Председатель. Глупости?.. Я говорю… глупости?!.. Вы слвшали?.. Слыхали?.. Я… глупости!
Жорж. Оскорбление всей нашей семьи, правда, батюшка?
Председателят. Молчи, Жорж, не зли хоть ты меня!


Девятая сцена

В дверях показываются Мира и Лилия.

… Я сказал чего хочу. Иначе… помолвка с Лилией становится проблематичной!
Попов. Я понимаю вас… понимаю вас… мне ясно...
Елена. Нет до этого не дойдёт!
Председатель. Романов, я считаю, что нам пора уйти. Айда, Жорж, тут над нечего делать. (Они трогаются).
Андрей. Сбавьте обороты, инженер Романов, а то...
Романов (прерывает его). Вы закончили свою миссию, а остальное — наше дело...
Лилия (входит вместе с Марой). Жорж, останься, останься, Жорж! Ненадолго...
Председатель. Жорж, быстро со мной!


Десятая сцена

Уходят председатель, инженер Романов и Жорж. Лилия идёт к дверям и кричит им вслед.

Лилия. Жорж, Жорж… (Плачет.)
Мира. Зачем ты плачешь? Разве он того заслужил? Люби тебя, он бы остался..
Лилия. Он и правда больше не придёт к нам?
Елена. Благодари своего брата за солнце, которое он принёс тебе.
Андрей. Не бойся, Лили, условие его отца не обязательно. Он всё-таки вернётся.
Лилия. А ты, Андрей?.. Ты никогда не вернёшься?
Андрей. Я всё-таки вернусь.
Мира. Ты приедешь?.. Ты правда возвратишься?
Андрей. Я вернусь. Может быть, не один, но я вернусь.
Мира. Да, ты придёшь… С бодрым многогласием толпы, опьянённой по-настоящему сияющим солнцем… (Мечтательно.) С громогласным звоном разрыва заржавленной цепи… И тогда я узнаю тебя, Андрей!.. Я увижу тебя в радостных глазах тех, чьим блистающим взглядом ты одарил «Освобождённого»!


Одиннадцатая сцена

Входит служанка

Служанка. Хозяин, господин Сираков хочет разговора с вами.
Попов. Разговор? Так поздно?
Служанка. Не знаю, он говорит, по важному делу.
Попов. Пусть немного подождёт: я устал.
Служанка. Он говорит, это очень важно.
Попов. А я тебе говорю, пусть он подождёт.


Двенадцатая сцена

Служанка уходит.

Елена. Почему ты его не принимаешь, может быть, он с чем-то важным?
Попов (раздражённо). Важно… дело… зачем? К чему?.. И снова дела… не могу! Не способен!.. Так вышло… (Кричит.) Он не может!.. По инерции, в заданном направлении. (Пауза. Он углубляется в раздумья и затем внезапно приходит в себя. Андрею.) Ну и?...
Андрей. Насчёт себя я решил.
Попов. Куда?
Андрей. По белу свету.
Попов. Зачем тебе надо было метать вторую бомбу, Андрей?
Елена (вслед мужу). Ты неблагодарный сын. Сначала мы смягчились. Думали, что всё как-то наладится и забудется. Я могла гордиться в обществе сыном-инженером. И что теперь?.. Что случилось? Ты запятнал наше имя, принёс несчастье своей сестре.
Лилия. Мать, оставь… И без того я не могу дышать от му`ки. Трудно мне, Андрей, привыкнуть к мысли, что мы не станем скитаться в лугах и слушать птиц, а ты не наберёшься сил от свежей травы, чтобы затем ваять...
Андрей (подходит к ней и обнимает её). Ах, смог бы я теперь ваять, Лилия!...
Попов. Тебе вообще не следовало устраиваться на фабрику. Может быть, тогда ничего бы не случилось.
Андрей. Нет, верно случилось бы то же.
Попов. Если бы ты неким образом… остался. тогда...
Елена. Тогда?.. А, Лили?.. А мы?
Андрей. Нет-нет, вы подумайте о себе: разве вы способны выстоять? Вы привыкли к достатку. Я — ваш сын, но мы враги. В этом доме я никому не нужен. До моего возвращения вы верно жили без тревог. А теперь?
Елена. Ты виноват. Ты верно желал, чтобы люди смотрели на тебя как на прокажённого. Ваши верно снова желают «прогреметь»...
Попов. Не того ли хотел ты, Андрей?
Елена. И ты его защищаешь? В этом доме мы все помешались. (Андрею.) Ты попутал нас.
Попов (задумчиво). Как тут всё изменилось… Ты пришёл… растормошил… и уходишь. Кто прав?.. Мы или ты?.. Ты останешься?.. Тогда — третья, четвёртая, пятая бомба… Зачем ты обрёк нас на испытания? Мы снова будто в море… (Он постепенно повышает голос и наконец забывается.) Тихо… штиль… Солнце жарит и на душе легко… И вдруг, внезапно, там… на горизонте высится чёрная стена… смеркается… близится… всё быстрее, и от страха тоже… похожий на тебя… Мчит… Рокочет… (Громко и с ужасом.) Девятый вал, девятый вал! (по-русски, в болгарском такого слова нет,— прим. перев.) ...
Лилия. Батюшка! Батюшка!
Андрей. Девятый вал? (по-русски, название полотна Айвазовского, — прим. перев.)… Девятая волна?.. Она наступает как я?.. Нет, я не девятая волна. Я только предвестник — талаз (из греческого, синоним волны, — прим. перев.), маленькая волна, предшественница великой. Но временами слышен её шум. Рокот великой волны… Близящегося вала!.. Девятый вал!.. И тогда, батюшка, «гнилой, закрысившийся корабль» не устоит перед её ударом. Компромисс сам по себе станет излишнимв… Теперь до свидания! (Трогается.)
Попов (с болью). Андрей, Андрей...
Лилия. Андрей!.. Братец!.. (Плачет.)
Мира. До свидания, Андрей, до девятой волны.
Андрей (оборачивается в последний раз). До девятой волны! (Уходит.)

Лилия тихо рыдает. Мира уходит к левому окну. Попов опускает голову. Елена нервничает. Пауза.

Елена. Зачем вы умышленно тянете?
Попов. Что ты сказала?
Елена. Он сказал, что мы — враги. Зачем эти сцены? Разве наше поведение растрогает общество?
Попов. Эх, довольно мне и тебя, и твоего общества!
Мира. Я вижу его. (Порывисто.) Вижу, он высится!.. (Обмякшая.) Он скрыт в дереве… Уходит… Он принёс одну огромную веру — и уходит...
Попов (словно себе). Да… о уходит...

Пауза. Слышен долгий фабричный гудок. Мигом взгляды всех с тревожным удивлением пересекаются.

Елена. Что это?
Лилия. Зачем гудок. батюшка?
Попов. Нет, ты мне скажи, зачем.

На сцену быстро выходит Сираков с высоко поднятой растопыренной ладонью.

Сираков. Стачка!

Занавес.

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 5)

Действие третье

Первая сцена

Антураж как в первом действии. За окнами медленно смеркается. Слабое освещение.

Лилия. Темнеет, а его всё нет.
Мира. Наверное, у него много других дел.
Лилия. А мне так страшно, так боязно...
Мира. Почему? Прежде и мен было страшно: я боялась что он заржавеет как мы. Теперь я верю в него.
Лилия. И ты не видишь, что мне больно, даже невозможно принять таким Андрея?...
Мира. А каким ты его приемлешь?
Лилия. Чистым, в изгнании. Скульптора, который рушит всё, что ему нк нравится. Или смирившегося и навсегда оставшегося с нами. Брата Андрея.
Мира. Да… Да… Я понимаю.
Лилия. Восемь лет он был потерян для нас. И теперь… А как ты думаешь, может быть, он всё же останется?
Мира. Нет. Теперь он там, в суде, прощается со всеми.
Лилия. Прощается? Так скоро? Ты правда так думаешь?
Мира. Да. Если он не переступил себя, то прощается.
Лилия. Мира, а «Освобождённый»? Он останется незавершённым?
Мира. Теперь он там завершает его.
Лилия. Там — свою скульптуру?!
Мира. Он завершает его не молотком и долотом, а живым делом. Он жертвует собой ради тех, чей бунт воплотил в «Освобождённом».
Лилия. Жертвует… А мы?.. а наша боль?
Мира. Мы искупим её. Знаешь, я стыжусь себя. Откуда-то с глубины души слышу: «Я хотела бы, чтобы он остался». Я ничего не сказала Андрею, но мне будет очень больно, когда он уедет. Но что мне делать? Иначе я не могу. Это немыслимо. Ему нужно уехать. Ибо «Освобождённый человек» — не просто декларация.
Лилия. Мира, Мира… и ты борешься с собой?
Мира. Это вовсе не борьба.
Лилия. И ты не можешь решит, что ему лучше: уехать, или остаться?
Мира. Нет, я дано решила. Он должен уехать!
Лилия. Должен...
Мира. Только вот… как мне хочется перед тем увидеть «Освобождённого». Скульптура почти готова, правда?
Лилия. Только голова.
Мира. Она готова? А глаза? Они искрятся? Они устремлены?
Лилия. Устремлены.
Мира. Можно мне взглянуть?
Лилия. Нет, Мира, он носит ключи с собой. Ты знаешь, что в последнее время он стал сторониться нас, особенно мамы и папы. Только меня он изредка приглашал в свою комнату.
Мира. Может быть он случайно оставил её незапертой?
Лилия. Едва ли, едва ли это возможно.
Мира. И всё же… случайно?.. Лилия, прошу тебя, пойди проверь.
Лилия. Но он ушёл утром затемно и не возвращался.
Мира. Я не имела счастья увидеть её, Лилия. Может быть, сегодня… может быть теперь дверь незаперта...
Лилия. Хорошо. Я проверь, но это вряд ли. (Уходит. Говорит издалека.) Мира, лампа в его комнате кажется горит.
Мира. Горит? Ну вот, видишь.
Лилия (издалека). Погоди немного. Андрей, ты здесь? (Пауза.) Андрей!.. Ах, Мира! (Тихонько возвращается.)
Мира. (тревожно). Что там? Как?
Лилия. Готово.
Мира. Скульптура готова?
Лилия. Он уезжает.
Мира. Уезжает?.. Так быстро?.. Совсем незавно он сказал, что сегодня попрощается в суде, а я для меня это словно новость. Ты откуда знаешь?
Лилия. Похоже, утром он забыл выключить ламну. Я позвала Андрея — и тишина. Я постучала… И мне показалось самое худшее. Тогда я посмотрела в замочную скважину...
Мира. И что там?
Лилия. Всё убрано. На кровати— готовый чемодан, а посреди комнаты высится деревянная колонна.
Мира. «Освобождённый человек»?!...
Лилия. Да, он...
Мира. Готовый… Теперь Андрей снова поедет по белу свету и в глазах каждого эксплуатируемого он встретит отблеск своей веры, и разбудит в них взгляд «Освобождённого человека».
Лилия. Он-то разбудит, а жизнь свою погубит.
Мира. Он поделится ею со всеми. Он рассыплет её на семи ветрах, ради нового дня кипящей и цветущей жизни.
Лилия (идёт к правому окну). Я больше не могу терпеть. Душно мне… Почему они медлят? Как там Андрей?.. Так ли необходимо его присутствие?.. Способен ли он воскресить погибшего?
Мира. Мёртвого он не оживит, и на суде Андрей верно борется не за него, а за живых. Да, за живых. За тех, кто умирает в нищете. За детей, чьи отцы убиты машинами, бедностью и бессердечием...
Лилия. Я ненавижу их, дико ненавижу эти железные чудовища, эти машины, пожирающие людей… Ненасытные… У-у-у-у, какие хищники! Хрясь и готов — они колют людей как орехи. Ужасно, правда?
Мира. А знаешь, он говорил, что машины должны быть товарищами людей.
Лилия. Товарищами?
Мира. Он так и сказал.
Лилия. Столько убитых… Товарищами?! Какие из них товарищи? И где его прежняя романтика? Кто её вернёт Андрею? Куда она ушла? В фабричные механизмы...

Слышен шум останавливающегося автомобиля, который затем уезжает.

… Идут!.. Ах, они идут!...
Мира. Не бойся, Лилия. Всё самое страшное уже позади.
Лилия. Ты думаешь?.. Тогда о чём нам говорить? Как нам смотреться в глаза?...
Мира. Уже поздно.
Лилия. Отчего дрожит твой голос, Мира?
Мира. Дрожит? Наверное… я озябла. Я закрою дверь веранды. (Уходит и возвращается.)
Лилия, А мне душно. Это от страха, Мира?
Мира. От страха? Поскольку всё кончено? Тогда чего нам бояться?
Лилия. От страха, что мы теряем нечто любимое нами, которое уже никогда не вернётся.
Мира. Да, и мне оттого больно… Но это ничто перед радостью новой веры, той, которую мне принёс Андрей.


Вторая сцена

Входят Елена и Жорж.

Лилия. Это ты, мать?
Елена. Почему ты не зажгла свет?
Лилия. Так лучше.
Елена. Тут голову сломаешь. (Включает лампу.)
Жорж. А-а-а, барышня, и вы тут?
Мира. Я недавно пришла. Лилия была одна и мы беседовали.
Лилия. Где остальные, мать?
Елена. Они вот придут.
Лилия. А ты почему опередила их?
Елена. Тебе это кажется неестественным? (Раздражённо.) У меня нет на это права?
Лилия. Почему ты сердишься? Я не хотела этого сказать.
Елена. Почему я ушла до срока? Потому что нервы мои не выдержали. Я не вытерпела. Заседание так растянулось — и я вдруг ушла. В перерыве. Я могла бы и не пойти, но не захотела впечатлить общество своим отсутствием. Ах, боже мой, кто бы мне тут подал стакан воды?
Лилия. Как ты, мать?
Елена. Что со мной?! И ты спрашиваешь! Я еле сбежала оттуда… Не дом, а бедлам!
Жорж. Лили, твоя мать переволновалась. Дай ей стакан воды.
Лилия. Сейчас, я сейчас. Не тревожься, мать. (Уходит.)
Жорж. Верно, госпожа: к чему ваше беспокойство, зачем вы тревожитесь? Какая от этого польза? Уже ничего не исправишь.
Елена. Ах, Жорж, зачем ты меня успокаиваешь? Конечно, ничего не исправишь. И это самое худшее. Ничего не изменишь… Красивый дебют! Действительно, красив дебют нашего инженера!
Жорж. Беда в том, что он казнит своё будущее, свою карьеру, да?
Елена. Не только. Он казнит наше имя, нашу репутацию в обществе и… (Взрывается.) Ах, какая дерзость!
Лилия (входит). Возьми, мать.
Елена. (берёт стакан и пьёт). Да, хорош сынок, хорош, ничего не скажешь...
Лилия. Мать, зачем ты тревожишься? Может быть, Андрей...
Елена (обрывает её). Андрей?.. Может быть, Андрей прав?.. Ты это хочешь сказать?.. Довольно, с меня довольно! Как мать, я в этот момент сожалею о возвращении сына… А ты мечтала и верила, что он принесёт некое солнце. Хорошенькое солнце он принёс тебе!
Жорж. Кроме того, его язык! Каков язык! Он поддержал обвиняющую сторону!
Елена. Да, он обвинил инженера Романова, который передал ему свою должность. Неслыханная неблагодарность!
Жорж. Он несколько раз подчеркнул, что на фарбике происходят умышленные убийства, в полном смысле этого выражения.
Елена. Словно он не знает, кто директор фабрики. Он пожелал оплевать собственного отца. Простите меня, вы слышали подобное в сказках?! И это сын, такой вот сын!
Лилия. Мать, не ругай его. Разве ты не говорила, что материнское сердце прощает всё? Пусть он ошибся и ранил нас, ты всё же прости его, с таким трудом решившегося на поступок. Он уезжает, матью В его комнате всё убрано. Или он проведёт свою последнюю ночь в доме врагов?
Елена. Я лучше тебя знаю, что матери надо прощать. Но всё имеет границы. Андрей ошибается не в первый раз. Разве ты забыла, что Андрей ошибается не впервые? Ты забыла скандал восьмилетней давности? Ты забыла, что мы уже однажды было простили Андрея?
Лилия. Материнская любовь имеет границы? А знаешь ли ты причины, побудившие его ополчиться против нас и пренебречь своими интересами? Ты не понимаешь, что для него есть нечто важнее этого?
Елена. Ты желаешь расстроить мои нервы? Ты этого хочешь? Хорошо, ты преуспеешь. И без тебя он достаточно действует нам на нервы. Мы плохие, он хороший… Хорошимы были бы мы, оставь вас играть на улице, бегать босиком по грязи, расти уличными. Тогда и мы были бы хорошими?
Жорж. Лили, прошу тебя, образумься. Разве ты не видишь, что мать права. Издалека всё выглядит красивым. Издалека он выглядит героем. Но ты не была на суде и не слышала его «вещую» речь! Батюшка страшно огорчён.
Елена. Ещё бы: он доверил Андрею всю фабрику — и тот ему отплатил… И это мой сын, мой сын!...
Жорж. Батюшка думает, что в дальнейшем он не сможет держать Андрея на этой должности.
Лилия. Жорж, ты что думаешь? Ты думаешь, Андрей смирится со своей должностью? Да и отец твой хочет ему отказать. Я уверена, что он откажет.
Мира. Эх, что за Вавилония! Неужели трудно понять?! Желай должности, Андрей не решился бы на поступок.
Елена (с ненавистливой лестью). А вы точно знаете, чего он желает, если — для ясности исключим наихудшую возможность — он не платный агент?
Лилия. Мать!
Елена. Да, так говорят все совестливые люди. Таково мнение положительной части общества. И не будь я матерью...
Лилия (прерывает её). Нет, ты не мать! Говоря так, ты не мать! По крайней мере, Андрей не...
Мира. Может быть вы выговорили эти слова потому что Андрей сегдня рушит ваше благополучие, потому что он не может оторваться от своей среды, потому что в нём есть нечто новое, которое для одних как солнце, а вам — чёрный призрак. Но это не верно, не верно, вы понимаете? Нет? И это очень плохо. Если когда-нибудь...
Елена (прерывает её). Вы забыли, что вы — учительница музыки, а не морали...
Мира (спокойно). Я бы давно ушла, но хочу его видеть. Я хочу пожать ему руку, поблагодарить его.
Жорж. Поблагодарить? За что?
Мира. За веру, которую он мне принёс.
Лилия. Я убеждена, что ни одна мать в мире не сделала из сына мошенника. Сколько раз материнская любовь возраждала души людские!.. Она возраждала их даже когда они падали низко, очень низко… Мать, Андрей уезжает. Мы одни — он другой. Пусть он уедет незапятнанный нами. Мы по-крайней мере сохраним чистым его образ. И боль, мать, и боль оттого, что не смогли остаться вместе. Да, мы не способны… Мы срослись с этими креслами, с мебелью, и думаем, что они нам нужнее Андрея. Чему быть, тому не миновать. Умерли наши иллюзии, что смирившийся Андрей займётся тут одним своим ваянием. Но пусть он останется незапятнанным.
Мира. И давайте верить, что заодно с миллонами ваяет живую статую… Он прав!
Елена. Он прав? (Совсем нервно.) Он прав, когда оплёвыввает нас, и мы не смеем поднять руку чтобы прикрыть своё лицо?
Лилия. Но ты не прикрываешься, а плюёшь на Андрея. И это очень плохо. Что в сущности он сделал? Надо ли отвечать ему так только из-за его несогласия с нами, с нашим привычным эгоизмом?
Елена. НАШ эгоизм?.. Хм-м-м-м..
Лилия. Да, наш. Ибо мы защищаем себя, а он — семью погибшего рабочего.
Елена. Тебе нечем заняться кроме глупых басен?!
Мира. По-вашему, семья убитого рабочего годна для глупой басни? Защита жизни рабочих — это басня?
Жорж. Разве госпожа не выразила достаточно сострадания устройством своего прекрасного бала?
Мира. Да, да… видите ли… только Андрей едва ли думает так.
Елена. Это и видно, хотя бы по тому, что жена пострадавшего отсудила у нас огромную сумму.
Мира. Отсудила?
Елена. И с каким презрением он сгребла деньги!.. Словно это я — нищенка. Простуха, она не желает знать, сколько нервов я потратила ради её добра… И она — рабочая, и за неё болеет Андрей.

Слышен шум останавливающегося автомобиля.

Жорж. Это они. Узнаю` шум своего авто.
Елена. Мне просто стыдно смотреть в глаза инженеру Романову. Бедный, он так и не вылечит свои почки.
Жорж. Это настоящая трагедия, правда?
Елена. Андрея это не волнует — его альтруизм избирателен. (Уходит к двери.) Мария, Мария!
Лилия. Я хочу отсюда сбежать… Исчезнуть.
Мира. Погоди, побудь ради меня. Пусть придёт Андрей и тогда....
Елена. Мария!

Слышен голос служанки: «Госпожа, они идут».

Лилия. Мне кажется, что смертельная опасность таится здесь в каждом углу...
Елена. Глупости!

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 4)

Двенадцатая сцена

Входит врач.

Врач. Вы здесь, господин директор? А я вам звонил в канцелярию. Он умер.
Романов (слегка раздражённо). Да, мы всё слышали.
Врач. Но почему вы сердитесь, господин Романов, разве я виноват? Я приложил все усилия, но вопреки им...
Романов (прерывает его). Никто вас не обвиняет в недобросовестности.
Врач. Знаете, у него я обнаружил легкий запах алкоголя.
Андрей. Как, как?
Попов. Алкоголя?
Романов. Алкоголя? От него правда пахло алкоголем?
Врач. Да, ракией.
Романов (на миг задумывается, а затем его лицо светлеет). Погодите! Ракия?.. А почему, чёрт побери, прежде вы не доложили мне об этом обстоятельстве, более важном, чем сам факт смерти рабочего?
Андрей. Типун вам на язык, что за мерзость, инженер Романов?!
Романов. Не сбивай меня!.. Погодите!.. Теперь я устрою вам свой, творческий гипноз… Итак, от него пахло ракией?
Врач. Да, я ощутил слабый запах.
Романов. Не верно! От него несло ракией! Господи доктор, ваш пациент нестерпимо пах ракией!
Врач. Но запах был едва ощутим, господин инженер.
Романов. Нет! Теперь я здесь чувствую (иронически смотрит на Андрея) как нестерпимо он там пахнет. (Врачу.) У вас наверное насморк.
Врач. Возможно, возможно.
Романов. Вы с блеском выполнили свою задачу. Теперь идите и приготовьте служебные бумаги по случаю смерти.
Врач. Хорошо, господин инженер. (Уходит.)


Тринадцатая сцена

Романов. Вам ведомо творческое озарение? Наверное, когда ваяете, вы испытывает нечто подобное. Теперь я дам вам урок. (Уходит к телефону.)
Попов. Что он надумал?
Романов. Алло… Алло...
Андрей. Разве ты не понял?
Романов. Алло, алло… чёрт побери! Не берут трубку. Алло!.. Ах, сволочь такая! Алло!.. Да, вас. Я полчаса звоню — и никто не берёт трубку. Похоже спите вы там все… Меня не интересует… От вас я требую немедленно вызвать ко мне сюда, в амбулаторию… владельца ближайшей корчмы… Чёртего знает, какой… Да… «Кожевенник». Пусть он немедленно придёт. Вы понимаете, что значит немедленно? Лучше пусть Сираков вызовет его. Не-мед-ля! (Возвращается.) Теперь посмотрим!.. (Самодовольно.) Творческий порыв! Ха-ха-ха-ха… творческое озарение.
Андрей. Ваше самодовольство дурно, очень дурно. Я даже не могу назвать его иначе, как цинизмом.
Попов. Андрей!
Романов. Цинизм! Ха-ха-ха-ха… Цинизм!
Андрей. Да, цинизм.
Романов. Вы очень шедры на эпитеты. Цинизм… Нет, это не цинизм, дорогой коллега, а изобретательность, или кто знает, что такое, но ни в коем случает не цинизм. Итак, только что вы были совершенно беспомощны, просто как дети, и не знали, что вам предпринять.
Андрей. Я и теперь беспомощен: не могу воскресить погибшего.
Романов. Да кто вам сказал, кто пожелал, чтобы вы восресили мертвеца?! Вы здесь не с миссией Христа, вам надлежит заботиться о машинах и защищать фабричные интересы в техническом отношении. Я уверен, что в первом пункте вы великолепны. Вы не хуже меня разбираетеся в каждой машине. Но достаточно ли этого? Нет. Мало уметь определять неполадки по шуму машин.
Андрей. А чего вы хотите?
Романов. Вам следует хоть немного знать интимную жизнь.
Андрей. Вы так думаете? Мне довольно опыта стажёра: знаю, что человеческое мясо на зубьях шестерёнок пахнет слаще жареной котлеты...
Романов (обрывает его). Да, может быть, может быть… Но у вас похоже избыток совести, а это вредно… Совесть для нас, коллега,— люкс (слишком большая роскошь,— прим. перев.), каким люксом для вас прежде была котлета. Видите ли, жизнь устроена так, что каждому приходится испытывать лишения.
Попов. А как было бы хорошо, существуй некая полнота, так сказать, равновесие… Чтобы и совесть, и котлеты...
Андрей. Это невозможно.
Романов. Да, воистину невозможно.
Попов. А почему?
Андрей. Разве ты не понимаешь, что теперь это невозможно?
Романов. Так устроена жизнь. Лишения терпеть должен каждый. Аксиома-с… (Взгляд его случайно устремляется в окно.) Ах, чёрт, как он рулит!.. Как ветер....
Попов. Кто?
Романов. Жорж. Впрочем, он ещё поднимется. Я убеждёт, что ему повезёт. (Смотрит на свои часы). Где этот чёртов корчмарь?
Попов. Жорж — славный парень, и его будущее обеспечено целым состоянием.
Романов. У него нет ни грана вашей сентиментальности, и это хороший залог.
Андрей. Разве я сантиментален?
Романов. Даже весьма и слишком.
Андрей. А мне кажется, что во мне нет ни следа этой проказы.
Попов. Почему же проказы?
Романов. Он очень точно выразился: совесть — настоящая проказа. Поддайся я таким вот чувствам, знаете ли, точно сошел бы с ума. Но вы молоды. Всё исправится. В ваших интересах. Я страстно люблю устранять преграды.
Андрей. Мне приходится заниматься тем же.
Романов. Хорошо, называйте это как вам угодно — всё равно. Тогда почему вы уприраетесь в преграду? Человек погиб в результате несчастного случая. Чего вы хотите? Почему бы вам не перешагнуть через труп и устремиться дальше?


Пятнадцатая сцена

Романов (Андрею). И что вы придумали? Думаете, не справимся? О-о-о, и ещё как! Разве преграда не побуждает вас к преодолению её? Разве вы не ищете рациональнейшего пути? Вы за кого боретесь, за мёртвого, что ли? (Указывает на дверь слева.)
Андрей. За кого я борюсь? За живых. за тех, кому надо жить.
Романов. Они — двигатели нашего производства.
Андрей. Нет! Они — миллионы гниющих в тёмных окопах, тысячи пропитанных минной влагой, но воздевших глаза к единому огромному солнцу....
Попов. Андрей, Андрей, о чём ты, Андрей?!...
Романов. Оставь его. Пусть выскажется, пусть он избавится от психологического балласта. Разве ты не замечаешь нервное расстройство?
Андрей (злобно). Нет никакого нервного расстройства!
Романов. Но вы сами демонстрируете невроз. Налицо. И голос ваш… Понятно, молодого человека не может не впечатлить подобная картина: живот в клочья, осколки точильного круга… Но практическая часть не трудна, правда? Деньги всегда могут послужить надёжной основой всему. Пьяный рабочий… движение, обороты… достаточно одного невнимательного жеста — и… хрясь...
Андрей. Довольно, инженер Романов! Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит в эту грязную историю? Никогда...
Романов. (прерывает его). Э-э-э, и снова нервы шалят. Безусловно нам поверят там, где нужно.
Попов. Андрей, соображай! Будь внимателен! Ты взвываешься по пустякам. Романов скоро уйдёт. При следующем ЧП ты не сдержишься, допустим. И что тогда?
Романов. Что будет? Андрей засучит рукава и примется за режиссуру «грязных историй», как он сам выразился, или он пропадёт. Одно из двух. Третьего ему не дано.
Андрей. Нет, вы лжёте, инженер Романов. Есть выход.
Попов. Выход?
Андрей. Да. Надо в душах людей надо устроить пожар, который осветит им путь.
Романов. Бросьте вы туманить. Действительно, я только теперь понимаю, что скульптор в вас подавляет инженера. Допустим, завтра я уйду...
Андрей (прерывает его). Вы ни за что завтра не уйдёте.
Попов. Почему, Андрей?!
Романов. Как не уйду? Вы забыли о моих почках, или не готовы взять на себя...?
Андрей (прерывает его). Неужели вы забыли того, кто там лежит?
Романов. Э-э-э… ну и что?
Андрей. Пока не суд не рассмотрит дело о несчастном случае, я ни за что не замещу вас.
Романов. Это рутинная прокурорская процедура. Если он пожелает. Что интересует лично вас? Какое-такое дело?
Андрей. Дело об убийстве рабочего, семья которого подаст в суд своё исковое заявление.
Романов. У нас так не принято!
Андрей. Я создам прецедент.
Романов (яростно). Тогда… вы будете уволены.
Андрей. Да, я подам заявление.

Шестнадцатая сцена

Входят Елена, Жорж и Мира.

Елена. Господа, мы вам не помешали?
Романов. Да что вы! Почему? Мы тут как раз заканчиваем одно дело.
Попов. Елена, что тебе здесь нужно? Разве эта атмосфера для твоих нервов?
Елена. Разве всем нам не следует помогать несчастным?
Жорж. Я встретил госпожу — и она попросила меня составить ей компанию.
Мира (нерешительно стоит в дверях). Я бы хотела поговорить с господином Поповым.
Попов. Со мной?
Мира. Нет, с Андреем.
Андрей. Хорошо, но вы немного обождите. Одну минуту.
Жорж. Знаете, господа, у госпожи есть чудесная идея, которую я принимаю всем сердцем.
Елена. Не знаю, как вы находите, но я хочу, чтобы мы, если так можно выразиться, проявили внимание к пострадавшей семье.
Андрей. Мать, ты этого желаешь?
Елена. Конечно. Нам бы устроить бал в пользу пострадавших?...
Жорж (Андрею). А вы задрапируете салон в чёрные тона. Своего рода траур, правда?
Елена. У-у-у, Жорж, в чёрные?!.. Но как это воспримут гости, с каким настроением? Как в могиле…
Мира (не в силах совладать с собой). Андрей, ты правда вернёшься?.. Ты вернёшься к своему делу, Андрей? Ржавчина… «Освобождённый человек»… разве пропадёт твоя идея «Освобождённого»?
Романов. Пожоже, мадемуазель сегодня играла очень нервную музыку?
Попов (уже некоторое время смотрит в окно). Кто этот молодой человек, идущий сюда?

Смотрят все.

Мира (словно вспоминая). Кто этот молодой человек?.. Ах, это его сын, сын убитого!...
Романов. Ну вот, опять лишние сцены. (Открывает левую дверь.) Докторе, к нам идёт сын умершего. Пршу тебя, проведи его через другие двери. Скорее, прошу...
Елена. Я не выношу подобные трогательные сцены.

Слышны шаги. Голос доктора: «Сюда… сюда пожалуйте»… Второй голос: «Где он?.. Жив ещё?.. Ответьте мне: он жив?...» Пауза. Тот же голос, пронзительно: «Батя, батюшка!»… Рыдания.

Елена. Бедный парень...
Андрей (медленно). Благотворительный бал в пользу пострадавших.

Занавес

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Двенадцатая сцена

Входит врач.

Врач. Вы здесь, господин директор? А я вам звонил в канцелярию. Он умер.
Романов (слегка раздражённо). Да, мы всё слышали.
Врач. Но почему вы сердитесь, господин Романов, разве я виноват? Я приложил все усилия, но вопреки им...
Романов (прерывает его). Никто вас не обвиняет в недобросовестности.
Врач. Знаете, у него я обнаружил легкий запах алкоголя.
Андрей. Как, как?
Попов. Алкоголя?
Романов. Алкоголя? От него правда пахло алкоголем?
Врач. Да, ракией.
Романов (на миг задумывается, а затем его лицо светлеет). Погодите! Ракия?.. А почему, чёрт побери, прежде вы не доложили мне об этом обстоятельстве, более важном, чем сам факт смерти рабочего?
Андрей. Типун вам на язык, что за мерзость, инженер Романов?!
Романов. Не сбивай меня!.. Погодите!.. Теперь я устрою вам свой, творческий гипноз… Итак, от него пахло ракией?
Врач. Да, я ощутил слабый запах.
Романов. Не верно! От него несло ракией! Господи доктор, ваш пациент нестерпимо пах ракией!
Врач. Но запах был едва ощутим, господин инженер.
Романов. Нет! Теперь я здесь чувствую (иронически смотрит на Андрея) как нестерпимо он там пахнет. (Врачу.) У вас наверное насморк.
Врач. Возможно, возможно.
Романов. Вы с блеском выполнили свою задачу. Теперь идите и приготовьте служебные бумаги по случаю смерти.
Врач. Хорошо, господин инженер. (Уходит.)

Тринадцатая сцена

Романов. Вам известно творческое озарени? Наверное, когда ваяете, вы испытывает нечто подобное. Теперь я дам вам урок. (Уходит к телефону.)
Попов. Что он надумал?
Романов. Алло… Алло...
Андрей. Разве ты не понял?
Романов. Алло, алло… чёрт побери! Не берут трубку. Алло!.. Ах, сволочь такая! Алло!.. Да, вас. Я полчаса звоню — и никто не берёт трубку. Похоже спите вы там все… Меня не интересует… От вас я требую немедленно вызвать ко мне сюда, в амбулаторию… владельца ближайшей корчмы… Чёртего знает, какой… Да… «Кожевенник». Пусть он немедленно придёт. Вы понимаете, что значит немедленно? Лучше пусть Сираков вызовет его. Не-мед-ля! (Возвращается.) Теперь посмотрим!.. (Самодовольно.) Творческий порыв! Ха-ха-ха-ха… творческое озарение.
Андрей. Ваше самодовольство дурно, очень дурно. Я даже не могу назвать его иначе, как цинизмом.
Попов. Андрей!
Романов. Цинизм! Ха-ха-ха-ха… Цинизм!
Андрей. Да, цинизм.
Романов. Вы очень шедры на эпитеты. Цинизм… Нет, это не цинизм, дорогой коллега, а изобретательность, или кто знает, что такое, но ни в коем случает не цинизм. Итак, только что вы были совершенно беспомощны, просто как дети, и не знали, что вам предпринять.
Андрей. Я и теперь беспомощен: не могу воскресить погибшего.
Романов. Да кто вам сказал, кто пожелал, чтобы вы восресили мертвеца?! Вы здесь не с миссией Христа, вам надлежит заботиться о машинах и защищать фабричные интересы в техническом отношении. Я уверен, что в первом пункте вы великолепны. Вы не хуже меня разбираетеся в каждой машине. Но дистаточно ли этого? Нет. Не достаточно определять неполадки по шуму машин.
Андрей. А чего вы хотите?
Романов. Вам следует хоть немного знать интимную жизнь.
Андрей. Вы так думаете? Мне довольно опыта стажёра: знаю, что человеческое мясо на зубьях шестерёнок пахнет слаще жареной котлеты...
Романов (обрывает его). Да, может быть, может быть… Но у вас похоже избыток совести, а это вредно… Совесть для нас, коллега,— люкс (слишком большая роскошь,— прим. перев.), каким люксом для вас прежде была котлета. Видите ли, жизнь устроена так, что каждому приходится испытывать лишения.
Попов. А как было бы хорошо, существуй некая полнота, так сказать, равновесие… Чтобы и совесть, и котлеты...
Андрей. Это невозможно.
Романов. Да, воистину невозможно.
Попов. А почему?
Андрей. Разве ты не понимаешь, что теперь это невозможно?
Романов. Так устроена жизнь. Лишения терпеть должен каждый. Аксиома-с… (Взгляд его случайно устремляется в окно.) Ах, чёрт, как он рулит!.. Как ветер....
Попов. Кто?
Романов. Жорж. Впрочем, он ещё поднимется. Я убеждёт, что ему повезёт. (Смотрит на свои часы). Где этот чёртов корчмарь?
Попов. Жорж — славный парень, и его будущее обеспечено целым состоянием.
Романов. У него нет ни грана вашей сентиментальности, и это хороший залог.
Андрей. Разве я сантиментален?
Романов. Даже весьма и слишком.
Андрей. А мне кажется, что во мне нет ни следа этой проказы.
Попов. Почему же проказы?
Романов. Он очень точно выразился: совесть — настоящая проказа. Поддайся я таким вот чувствам, знаете ли, точно сошел бы с ума. Но вы молоды. Всё исправится. В ваших интересах. Я страстно люблю устранять преграды.
Андрей. Мне приходится заниматься тем же.
Романов. Хорошо, называйте это как вам угодно — всё равно. Тогда почему вы уприраетесь в преграду? Человек погиб в результате несчастного случая. Чего вы хотите? Почему бы вам не перешагнуть через труп и устремиться дальше?

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 3)

Действие второе

Первая сцена

Ожидальня фабричной амбулатории. Несколько скамеек у стен. Посредине — большой прямоугольный стол с разбросанными журналами и газетами, несколько стульев. На стенах понавешаны картины весьма сомнительной художественной ценности. Сюжеты: «борьба с туберкулёзом», «венерические болезни» и т.п… Также плакаты «Блюди чистоту» и др. Справа окно. Слева дверь приёмной врача. В глубине — нараспашку большие двустворчатые двери. За ними видны полки с медицинскими препаратами. У самих дверей внешней стороны в углу находится телефон.

І рабочий (60 лет.). Свистит, говоришь, да?
II рабочий (25 лет.). Свистит.
І рабочий. Сильно?
ІI рабочий. А так… сильно. Здесь. (Показывает себе на грудь.)
І рабочий. А может и не сильно, да ты перепугался. Вы молодые все такие пугливые. А мы войну прошли, так...
II рабочий (прерывает его). Что вы на войне? Тупой ты, вот не не боишься, а! Война-а-а… Брость ты её… Тогда было другое...
І рабочий. Погоди ты, парень! Гляди как его понесло! Я с толком… Дай человеку два слова сказать...
IІ рабочий. Обидна мне твоя болтовня...
I рабочий. Почему болтовня? Погоди, я скажу, тогда и ты… На войне было так. Стужа, стужа такая, что плюнешь — и плевок падает на лёд, сам вдребезги...
II рабочий. Эх-ма, и всё?.. Я это уже слышал.
I рабочий. Не веришь, а? Что ты видал, парень? Ничего. У тебя пока два волоска под носом… Вот тогда и у меня в груди что-то свистело. А я говорю себе: играй, гармошка! Как перестанут бабачить пушки французища, так соберутся ребята в землянке и зовут меня: «Айда, бай (уважительное обращение к старшему мужчине, дядя, — прим. перев.) Младен»… Сяду я посредине, а они соберутся около меня и… слушают. Хеле — был такой учителишко — говорит мне: «Бай Младен… ты того… тебе надо деньги брать за музыку». Снова забабачит артиллерия, а он мне кличет: «Гляди-ка… того… французище тебе рукоплещет». На бравос (на бис, — прим. перев.) меня вызывают, понимаешь ты?
II рабочий (смеётся). Выдумываешь ты, но красиво как. А французы тебе рукоплещут, ну да?! Даже издалека слышно.
І рабочий. Да что там, можно и по беспроволке людей слышать. Я тут и учу тебя, а ты и не знаешь, что оно, беспроволка. Так-то парень… И как на собаке — за неделю прошло.
ІI рабочий. А у меня пять месяцев не проходит.
I работчий. Пять месяцев? Тогда я не знаю.
II рабочий. Тяжко мне, иногда места себе не нахожу. Ребёночек у меня… Вернулся я домой, а он тянет ручки: «Батя… батя...» (С горькой горечью.) Уже малость лопочет… Хочу его поцеловать, а мне не дают.
I рабочий. Не дают?
II рабочий. Не дают.
I рабочий. Кто не даёт?
ІІ рабочий. Доктора...
I рабочий (сочувственно). Ну-у-у… звери!
II рабочий. И как подумаю, что придётся мне его оставить… Кому?.. На что они выживут?...
I рабочий. Ну да, ну да, попробуй увидь его оттоль. О том не думай. Ты ещё молодой, живучий как пёс — гляди заживёт. А то-ом и не ду-май… Не надо. От дурных мыслей болеют… Так что забоудь...
II рабочий. И я не хочу думать. а оно самл мне в голову лезет. Как муха — отмахулся, а она снова над ухом жужжит.


Вторая сцена

Входит III рабочий — крупный, в кожаном шлеме. Кисть его руки грубо перевязана.

III рабочий. Покалечились мы, как видите. Эх-ма, жарковато сегодня будет… (Отряхивает голову.)
I рабочий. Эге, да только у нас в тени тихо.
III рабочий. О, бай Младен, и ты тут! На старости лет к доктору? Что с тобой?!
I рабочий. А то… глаза неладные. Лентяи, не видят они, слезятся и шкодят не на шутку.
III рабочий. Шуткуют?
І рабочий. Второго дня надзиратель (нарядчик, — прим. перев.) сказал мне выкрасить в красное полтораста штук сафьяна. И ладно бы, да я по недосмотру первые шесть кусков выкрасил в синее, и только затем спохватился. И кайся, и плачься теперь сколько влезет. Вот как оно бывает по недосмотру.
ІІІ рабочий (смеётся). Великое дело! Всё им прибыль, какая разница.
I рабочий. Оно то да, но всё же...
III рабочий. Не сердись, нам нечего оправдываться.
І рабочий. Ты зачем, из-за руки пришёл? Что с ней?
III рабочий. Ударилась маленько.
І рабочий. А доктор поможет что ли? Побилась, говоришь?
III рабочий. Ага, какой ты сообразительный.
I рабочий. Понятно, пустяк! Мне баба говорила: на ушиб клади лук. Лучком, лучком её болезную. Так и знай. Не пожалей головки лука, а не поможет, так шут его знает, чем лечить.
ІІ рабочий (задумчиво промолчав во время беседы). Ты всё знаешь.
I рабочий. А то! Что знаю, то не таю.
II рабочий. Смотри на него — а к доктору пришёл: чем глаза поправить, ты ведь не знаешь?
І рабочий. Э-э, глаза дело другое. И для них знаю средство, для глаз моих.
III рабочий. Ишь ты, какое-такое средство?
I рабочий. Молодость.


Третья сцена

Второй и третий рабочий смеются. Входят IV, V и VI рабочие. VI-й рабочий с костылём и перевязанной ногой.

I рабочий. А мы думали, больше никто не придёт.
IV рабочий. Не бойся, мало-помалу по ходу дела мы свою смену отработаем.
V рабочий. Тихо, вон доктор идёт с тем псом...
III рабочий. Ну ладно, пусть идёт — у нас с ним дело имеется. Мы его ждём. Может, он оправдается, а не то...
VI рабочий. Экономия загонит нас в могилу… Эх, нам бы запрячь их разок… посмотреть бы мне, как они, дюжина душ, валят в куб полторы тонны кож… Посмотрим тогда, чьи ноги сломаются. «Ты был неосторожен, оттого и сломал её...» Неосторожен, да? О-о-о, вот тогда я увижу!..
I рабочий. Довольно вам, ребята, беду на свои шеи накликать.
IV рабочий. Мы и без того влипли.


Четвёртая сцена

Входит Сираков.

Сираков. Многовато сегодня больных.
I рабочий. У каждого своё, господин Сираков. Я… это самое… насчёт глаз.
Сираков. Что вы такие непонятливые, ну такие тугодумы? На фабрике форс мажор: один рабочий выбыл — и всё дело захромало.
VI рабочий. Ты не желаешь нам подать носилки?
Сираков. Я не о тебе. (II-му рабочему.) Эге, а ты чего пришёл?
ІІ рабочий. Я знаю зачем. Не трожь меня, а то вон как прихватило… Свистит во мне как труба, а он допытывается. Сам знаю зачем...
І рабочий. Ты лучше иди и не брыкайся. От добра сюда никто не приходит. Нешто нашего директора боишься? Говори, что тебе надо, а нас не трожь.
Сираков (подобревший). Что вам с добром говорят, вы не понимаете. Кто вас трогает? Всё начальству лезете на глаза. И о подёнщине своей плачетесь. Нельзя так. У нас форс мажор. У меня дела.
V рабочий. У кого дела? Нешто деньги в кармане тают.


Пятая сцена

Сираков стоит в неловкой позе.

Врач (жестом приглашает в левую дверь). Первый пошёл.
I рабочий. А что, кажется я. (Уходит с врачом.)
IV рабочий. Да брось ты — вот один больной, перееданием страдает.
V рабочий. Пусть кушает, только на сиротский кусок рот не разевал.
Сираков. Ишь как языки навострили… Как растрынделись.
VI рабочий. И погромче затрындим!
Сираков. Знаю я, кто вам фитили вставляет. Головы вам мутит тот самый, механик Боев, но к добру он вас не приведёт. Вы ещё поплачетесь. Я кто по-вашему? Рабочий как вы. Умишками своими шевелите, а то плохо вам будет.
III рабочий. Отчего плохо будет?
Сираков. Хворь твоя неизлечимая, вот посмотрим...
VI рабочий. А ты чего над чужим горем каркаешь? Мостись сам в тепле, а нас оставь. Знаем мы твои штучки. Одно скажу тебе: если ещё раз услышу от тебя о Боеве, гляди, зубов недосчитаешься. Ты ему ног целовать не достоин, понял?
V рабочий. Он без последней рубашки умрёт, а ты ищешь поживы на могилах.
Сираков. Я ничего не хочу, я… это самое, с добром к вам говорю. Ваша воля. Не желаете меня слушать, воля ваша, будьте здоровы. (Уходит.)
III рабочий. Как его умаслило, когда кулак увидел.
VI рабочий. Погодите, ещё все умаслятся.
IІ рабочий. Зачем мне деньги, когда меня не станет?...
VI рабочий. Ты не о том. Если нам одни души блюсти, то мы совсем оскотинимся. У тебя ребёнок. Ты о нём думаешь? Нешто он без тебя не проживёт? А как вырастет, не впряжётся? А Боеву чего недостаёт? Он получает хорошие деньги, а тоже борется.
III рабочий. А младший инженер? Отец директор, а сын всё-таки ворчит.
IV рабочий. И правда, я этого парня никак не пойму. Очень он душевный. С Боевым постоянно толкует. Ходят они, смотрят машины… Не просто по службе, а так ревностно.
VI рабочий. Механик однажды мне сказал, дескать, честный он парень, мало, говорит, таких.
III рабочий. Да нешто он не Романов, гляди скоро очерствеет...
V рабочий. А ты не загадывай. Пусть он сын директора, а ты его не черни за это. Господи, хоть бы они его не выгнали за то, что мутит им воду.
IV рабочий.(VI-му). В день, когда ты пострадал, я слышал, как он галдел Лалеву: «Думаешь, если ты потогонку на своём устроил, то чудо сотворил? Нет: человек ногу сломал, и ось станка треснула. Теперь, — говорит, — на оставшемся родном шлифовальном далеко не уедем».


Шестая сцена

Окрываются левые двери. Показываются I рабочий и врач.

I рабочий. Говорю я этому парню (показывает на II-го), что знаю средство от моих глаз, а он смеётся. Ну да, очки — во время работы, это можно. А так не стану ими позорить лицо своё стариковское. Пускай. Ну я ухожу, а вы будьте здоровы. (Уходит.)
Врач. Второй пошёл. (Встаёт II рабочий, молчаливо идёт в приёмную.)
V рабочий. Что с ним, отчего он так поник?
VI рабочий. Вижу, он совсем дошёл.
Андрей. Человек уничтожен как животное, а мы решаем тактические задачи. Стыдоба!

Слышен сдавленный шум: «Полегче, да за угол». Другой голос: «Ты бери полегче, а то как вол запрягся».

Врач (выходит из правой двери. Слышен его голос.) Не сюда, а в те двери, прямо в приёмную. Вот так, осторожно.

Слышны стоны пострадавшего: «Эй, Иван Чапраз, у тебя ножа не найдется?.. Или резак?.. Убейте меня, у-у-у-у, убейте меня… Или у вас души нет? Убейте меня, у-у-у-у… Не могу больше. Э-эх...» Смолкает.

Седьмая сцена

Андрей. Слышишь?
Попов. Страшно… И ведь больно?
Андрей. Больно… Знаешь, мне хочется чиркнуть спичкой… или как тогда — бомбой, да не маленькой, чтобы всё тут рухнуло, до оснований...
Попов. Кто тут виноват? Сломался точильный круг, так-то...
Андрей. Кто виноват? Без виновника нельзя. Всегда кто-то имеется: надо только отыскать причину происшествия — и виновник найдется.
Попов. Ну это слишком. Пусть виновник будет один, а не вся фабрика.
Андрей. И ты не желаешь его искать?
Попов. Конечно.
Андрей. Хорошо. (Уходит к телефону у дверей в глубине сцены). Алло… алло… Канцелярия, канцелярия… это вы, господин Сапунджиев?.. Дайте мне механика Боева… да, переключитесь на его номер… Благодарю… Жду.
Попов. Что ты думаешь делать?
Андрей. Буду искать виновника.
Попов. А если его нет? Если он теперь умирает? (Показывает на дверь слева.)
Андрей. Обычно так бывает всегда. Мертвец нем, виновник при деньгах и с положением, а правду забрасывают камнями и засыпают пылью. (Телефон звенит. Андрей подходит к нему.) Это Боев?.. Немного погодя… естественно, мы начнём… Принесите мне осколки сломанного круга… да, да, и учётную документацию… она в шкафу… правый ящик… Чуть не забыл — и техническую документацию. Как можно скорее. (Возвращается.)
Попов. Андрей, ты думаешь, так легко найти виновника?
Андрей. Ничуть не трудно. Предже всего это система. А вот наказать её не легко.
Попов. Да, да, даже так. А затем? Тысячу раз моя совесть честного моряка страшно бунтовала. Но… ничего не поделаешь. Все мы плывём на одном корабле, который может быть твоим молодым глазам кажется прогнившим и полным крыс, а мы пустились в дальнее плавание… Прогнать крыс можно только поджогом… А вокруг море… и берег не виден… Что лучше, Андрей, сгореть нам, или вынужденно остаться с крысами?
Андрей (с больной иронией). А Бранд, батюшка, что будет с твоим Брандом «с растрёпанными бурей волосами в момент, когда он пересекает фиорд»?
Попов. Да… Бранд… (Печально кивает.)
Андрей. А относительно крыс ты прав. Я не могу их извести. В одиночку. Но их жизнь тоже в опасности, ведь корабль всё равно пропадёт, поскольку миллионы ждут его гибели! И если вам кажется, что берега нет, то вы лжёте — есть берег!.. Но ваши глаза очень стары, они не видят и не желают видеть.

Слышен голос пострадавшего: «Доктор, дай мне какого чёрта, яду дай мне!.. О-о-х!»

Попов. Не могу больше. Пусть придёт Романов, пусть он тут говорит и слушает. Мне невыносимы их взгляды. Ты замечаешь, как на меня смотрят рабочие? При чём тут я?.. Несчастье… А ты, Андрей, будь осторожен. Именно Романов всё уладит. Не торопись.


Восьмая сцена

Входит Боев в робе из плотной хлопчатой ткани. Он молчаливо здоровается с Поповым.

Боев (Андрею). Вот, господин инженер. Все осколки найти невозможно.
Попов. Зачем это тебе?
Андрей. Ищу виновника.
Попов. Ты хочешь сказать… инженер Романов?
Андрей. Именно. До несчастного случая я попросил его объяснить, почему станок работает на повышенной скорости. Он засмеялся и ответил: «На практике не всё так гладко как в теории».
Попов. Не понимаю.
Андрей. Максимальная скорость точильных крогов на этой фабрике — тысяча восемьсот оборотов, а мы их эксплуатируем при двух тысячах пятиста вращений в минуту при крайне нестабильных станинах.
Попов. И ты хочешь обвинить инженера Романова?
Андрей. Не только. Я даже подозреваю мерзкий гешефт (зд. сговор — прим. перев.)
Попов. Гешефт?!
Андрей. Да, так мне кажется. (Достаёт из кармана маленькую лупу, рассматривает осколки.)

Пауза.

Попов. Довольно, Андрей! Не забывай, что благодаря ему с завтрашнего дня ты займёшь его место.
Андрей. И что, мне закрыть глаза на это?
Попов. Не закрыть глаза, а не взорваться.
Андрей. Мне остыть, когда на этой фабрике служат убийцы?
Попов. Убийцы?!
Андрей. Наш рабочий расчётливо убит инженером Романовым.
Попов. Это невозможно!.. Что ты имеешь в виду?.. Погоди, Андрей… Не спеши, ты очень торопишься… Почему он никак не прийдёт?.. Где Романов? Нет на месте?.. Будь внимателен, не спеши с выводами. Он тебе доскажет… Я вызову его… (Уходя.) Андрей, не спеши!.. (Внушительно.) Андрей, не торопись!..
Андрей. Та это не точильные круги, а дрянь.
Боев. Я пока ничего не понимаю.
Андрей. Не понимаете? Мне ясно, что инженер Романов ради экономии использовал низкопробные круги. Инжерер Романов знал, что на такой скорости их эксплуатировать нельзя...
Боев. Гады… (Сквозь зубы.) А тот бедняга лежит в разорванным желудком...

Пауза. Андрей рассматривает техническую и учётную документацию.

Андрей (тычет карандашом в бумаги). Видишь, видишь? Я прав… (С болью.) Прав.

Боев склонаяется над бумагами.

… Он даже не спрятал концы. И зачем? Кто его контролирует?.. У каждого своя вотчина, своя нажива… Молчаливая круговая порука. В накладных — две марки за единицу, а учётной книге — триста восемьдесят левов. Где разница? Ввозная пошлина? Это смешно..
Боев. Он звёзды с неба хваталю Вот гад!...


Девятая сцена

Входит врач.

Врач. Куда ушёл господин директор?
Андрей. Он скоро вернётся.
Лекарят. Посрадавший почил вопреки всем моим усилиям спасти его жизнь.
Боев. Что там ваши усилия, доктор! "… спасти его жизнь". С одного конца режем, к другому — так не пойдёт. «Усилия»...
Врач. Верно… Но кто виноват? Так вышло… (Уходит к телефону.)
Боев. Я знаю, как вышло. Может и другое случиться...
Врач (по телефону). Алло, канцелярия… Сообщите господину директору, что рабочий умер… Пусть он уведомит инстанции. (Уходит к себе в приёмную.)


Десятая сцена

Боев. Что вы думаете делать?
Андрей. Естественно, на суде я изложу то, что вижу.
Боев. Да кто вас вызовет в суд?
Андрей. Это просто. Семье пострадавшего я настойчиво посоветую подать исковое заявление.
Боев. Но, господин инженер, разве вы не знаете, что в таких случаях обычно ничего не выходит?
Андрей. Знаю. Вы правы. Это в известной мере донкихотство, но я не могу молчать.
Боев. Они выс вышвырнут.
Андрей. Знаю. Но и установить новый порядок на фабрике они мне не позволят, поскольку это не в их интересах. А так по краиней мере рабочие откроют глаза.
Боев. А вы?
Андрей. Что я? Я один, а их много.
Боев. Так-так… Погодите… Значит, вы хотите пожертвовать собой? В-вторых, вы могли бы сидеть здесь и получать зарплату, пока вскоре не замените этого гада инженера Романова. Знаете, я груб… Я много страдал, и привык сплёвывать нечаемые нежности, но вы, вы мне брат!
Андрей. Боев, будем побратимами!
Боев. Я им ещё скажу, всё выскажу. И ты увидишь, как они любят простыми своими душами, увидишь, Андрей. (Смотрит на него с любовью.) Ты не сердишься на меня за то, что зову тебя по имени? Братьям не одни задушевные беседы вести. Уволят они тебя, мы и стачку можем устроить.
Андрей. Послушай, брось ты это… Есть дела, которых ты не знаешь. Как мне жить здесь, когда в отцовском доме поднимется паника? Мне лучше будет уехать. А стачка… есть тысяча других поводов…
Боев. Поводы имеются, верно. Но, братец, стачку мы им устроим ну просто из солидарности с тобой. А поводы прибавим, они приложатся к важнейшему… постольку-поскульку, ведь без практики у нас иначе не выйдет.
Андрей. Ты об этом пока никому не говори. Я вовсе не жертвую собой. (Показывает на дверь.) Жертва там, общая, и она требует наших общих усилий.
Боев. Хорошо. Мы ещё поговорим о наших действиях. А теперь к сути дела — она важнее всего. Узнай Романов о твоих планах, он постарается подделать или украсть эти вещи (показывает на документы) до суда.
Андрей. Мои обвинения базиоуются именно на них. Чего стоят эта «язва» в котле и повышенные нагрузки? А трансмиссии, которые качаются как паутина? А отсутствие вентиляции?
Боев. Чёрт побери, но всё, о чём вы сказали, может ухудшить подожение Романова, но едва ли обезопасит труд рабочих. К данному случаю эти огрехи не имеют отношения, но мы их будем иметь в виду.

Слышен оживлённый разговор.

Боев. Мне тактичнее будет уйти. До свидания, Андрей. Иначе они смогут догадаться. (Жмут руки.) Будем сильны. (Ухлдя.) А стачечку мы им устроим… Я давно думаю...
Андрей (собирает бумаги). Теперь начнётся. Айда, поехали.


Одиннадцатая сцена

Входят Романов и Попов.

Романов. Что за страх, дорогие коллеги? Вы испугались? (Смеётся.) Страшно нервная современная молодёжь.
Андрей. Не смейтесь, господин Романов! Там лежит мертвец с желудком, разорванным осколками точильного круга.
Попов. Как, он умер?
Андрей. Да, умер!
Романов. Конечно, понятно, тогда другое дело… Нам надо уважать мёртвых.
Андрей. А живых? Уважай мы живых, он бы не погиб.
Романов. Странно выглядит желание взвалить всё на нашу совесть.
Андрей. И вы называете это «желанием»? Хм-м-м-м!.. «Желание»!.. И вы не понимаете, что обстоятельства сильнее наших «желаний»? Вы не слышите его страшных криков оттуда: «Убийцы, убийцы!»?..
Романов. Ну-у, это твоя галлюцинация.
Попов. Да, да, галлюцинация.
Андрей. Вы не слышите, как его жена и дети кричат хором в его доме: «Убийцы, убийцы, убийцы!“?...
Романов. Как, вы и это слышите?
Попов. Но они может быть пока не знают.
Андрей. Вы не слышите, как все рабочие фабрики в ритме работающих машин тяжёлым, как бой молота, речитативом твердят „Палачи! Палачи! Палачи!“?...
Попов (с ужасом, словно эхо). „Палачи, палачи, палачи!“...
Романов (иронично). И ты поддался галлюцинации?
Попов. Я?.. Нет. Но это не так страшно… Он будто и правда слышит… Иногда там, на море, когда было очень тихо, ночами кто-нибудь из экипажа говорил, что слышит издали крики утопленников. Сначала поднимем его на смех, а через пять минут все до одного станем, безмолвные, и вслушиваемся… Нет ничего, а мы всё же напрягаем свой слух. Страшно, правда?
Романов. Страшно! И ты боишься? По-моему, дело не трудно уладить. И зачем это чудовищное раздувание проблемы? Какая от него польза?

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 2)


Восьмая сцена

Входит Елена.

Андрей. Думаю трудиться, если найду себе дело.
Елена (Попову). Зачем ты об этом спрашиваешь? Или он не у себя дома? Андрей будет работать. Андрей станет ваять.
Попов. И ты спешишь. Погоди… Я бы очень хотел.
Андрей (с невыносимой болью) «Ты останешься тут… начнёшь трудиться над своими статуями...»
Попов. Знаешь, я часто винил себя… Может быть, морская жизнь дала огня моим жилам. А ты передай его своим статуям — и я буду тебе очень признателен.
Андрей. Понимаю. Только я хочу настоящего дела. Не желаю быть ничьей обузой.
Попов. Андрей, вас только двое — ты и Лилия. Ради вас мы трудились всё жизнь и стерпели много горечи. Ты довольно выстрадал. Оставайся с нами, трудись над своими скульптурами и забудь прошлое. Может быть ты и прав в отношении религии. Но я стар, Андрей, и не уже не могу летать так высоко…

Слышен шум останавливающегося автомобиля.

… Это они. Прошу тебя, Андрей, будь разумен. Председатель и инженер Романов — не плохие люди… (Запинаясь.) Председатель… так сказать… Председатель —… наш покровитель… (Испуганно смотрит. Елена нервно ищет себе место на сцене.)
Андрей (с болью). А где твоя бескомпромиссность, батюшка?
Попов (подходит к Андрею и обнимает его, не давая ему говорить). Довольно, довольно, мой мальчик… Как хорошо теперь… и ты вернулся… в здравии. После мы поговорим о бескомпромиссности. та… Знаешь, Андрей, я хотел бы, чтобы ты изваял Бранда (герой одноимённой пьесы Ибсена, — прим. перев.), с веющимися волосами, в момент, когда он пересекает вспененный фиорд…


Девятая сцена

Двери слева открываюся. Входят председатель, инженер Романов и Жорж.

Романов (басисто смеётся). Глянь какая красота… Правда, дорогой председатель?.. После виденной тобой крови ты лицезреешь сентиментальную сцену… В самом деле красиво?.. (Смеётся.)
Председателят. Вы всё шутите. Впрочем, ваш смех не вполне уместен.
Романов. Вот как?
Жорж. Конечно, не красиво потешаться над отцовскими чувствами.
Попов. Разве я не имею права, г-н председатель?
Председателят. Конечно, конечно.
Жорж. У инженера Романов никогда не было детей, и он не понимает.
Елена. Прошу вас, господа. Почему вы не садитесь?
Попов. Да, я совсем забыл.
Романов. А кто нас представит?
Попов. Погоди, Романов, ты хочешь, чтобы всё работало как машина. (Указавая на Андрея.) Мой сын. (Жестами руки представляет ему.) Господин Пдедседатель управляющего совета компании. Инженер Романов, заведующий технической службой. И Жорж, как все его тут зовут, сын господина Председателя.
Андрей. Но я прежде знал господина председателя и его сына.
Председатель. Совершенно верно. Только вы внешне изменились до неузнаваемости… Возмужали.
Романов. И вот, вы верну-у-у-лись. Какая никакая. а родина… Это хорошо… да, да, прекрасно. Где вы были, если мой вопрос вас не огорчит?
Андрей (бодро смеётся). Почему огорчит? Я не был в тюрьме.
Романов (смеётся). Достойный ответ. В России вы были?
Андрей. Нет. В Германии.
Елена. Вы словно с допросом. Не лучше ли нам начать с рюмки ликёру?
Попов. Непременно, Елена.
Председателят. По случаю возвращения вашего сына, да?
Елена. Да, у нас сегодня праздник. Извините за совпадение. (Уходит.)
Романов. Она верно очень рада?
Попов. Мы все рады.
Жорж. Знаете ли, и я рад вашему возвращению. Лилия часто мне рассказывала о вас.
Андрей. Вот как? Почему вы радуетесь?
Жорж. Не знаю. на мне кажется, что мы можем стать добрыми друзьями. Будем кататься на нашем автомобиле и говорить о многих вещах.
Андрей. Кто знает, будет ли у меня время..
Жорж. Не беспокойтесь. В таком городе у тебя времени всегда больше чем нужно.
Романов. Я вполне согласен с Жоржем. Здесь просто не знаешь как убить это чёртово время.


Десятая сцена

Входит Елена.

Елена. Женись вы, наверное так не было бы.
Председатель. Да, господин инженер, если бы вы женились, завели детей, времени вам верно бы не хватало.
Попов. Теперь ты — корабль бые определённого порта назначения.
Романов. И так лучше, правда? Вечно в открытом море...
Попов (смеётся). Да, романтично...
Жорж. Это потому что у вас уже нет энергии. И не только у господина Романова, а почти у всех старых. Я никогда не могу остаться без цели.
Романов. Установить рекорд автомобильной скорости в Болгарии?
Жорж. И пусть, всё же это цель. Затем — подготовить речь...
Романов. Ты ещё не подготовил её? За это время я успел бы сделать два капитальных ремонта.
Андрей. Вы говорите о речи. По какому случаю?
Жорж. В нашем городе готовится футбольный турнир, и по этому случаю мне надо выступить с речью. Ах!… вот, у меня идея! Вы можете помочь мне.


Одиннадцатая сцена

Входит служанка и всем подаёт рюмки. Оставляет поднос с бутылкой ликёра и уходит.

Андрей. Не знаю, чем могу быть вам полезен.
Попов. Видите, Жорж прав: молодые стаду приступают к делу. Нам, кораблям, пора на списание.
Жорж. Будет прекрасно, если вы украсите салон к завтрашнему. Батюшка уже обещал мне свою поддержку.
Председателят. Можете назвать турнир именем компании. Это придаст ему солидности и вызовет общественную поддержку.
Жорж. О, великолепная идея!
Романов. Но мы отвлеклись, господа. За здоровье!
Попов. За здоровье молодых.
Председатель. За здоровье вернувшегося. Парень, эта фабрика высится на плечах вашего отца и инженера Романова. Мы желаем, чтобы вы, наши сыновья, сберегли и удвоили наше достояние. Это не трудно. Вам понадобится немного ума и никаких сантимантов. Остальное легко.
Романов. И за ваше здравие, господин председатель, мотор фабрики! За здоровье всех. (Смеётся.) И за мои почки…
Елена. Пардон, я совсем забыла, что вам не следует подавать ликёр.
Романов. Ничего, госпожа, выпал экстренный случай.
Председатель. Вам надо блюсти предписания.
Жорж. И правда, господин Романов, почему вы не принимаете меры? Деньги у вас есть, и вы не лечитесь у специалиста?
Романов Где время найти, где оно?
Андрей. Я думаю, что с деньгами у вас и времени довольно.
Романов. Теоретически да. А практически дело выглядит несколько иначе.
Андрей. Почему?
Романов. Поскольку сегодня случится одно, завтра другое и время никак не станет. Например, этим утром какой-то шкив кого-то замотал… Кто ответит? Я. Кто уладит дела с разными комиссиями? Я. Вы не знаете отвественности. И затем, как говорится, каджое предприятие имеет свою интимную жизнь. Не скрывая её, я рискую прежде всего своими акциями.
Андрей. Та-а-ак… Значит и вы владеете акциями фабрики, отчего скрываете «её интимную жизнь»?
Председатель. Вообще во всей промышленности, на каждом предприятии есть свои теневые стороны. Так необходимо.
Попов. Они молоды и ничего в этой материии не смыслят.
Елена. Борис, а ведь он инженер. Может быть Андрей прав.
Попов. Какой инженер?!
Елена (с удовольствием). Я забыла тебе сказать, что Андрей получил диплом.
Попов (неожиданно обрадован). Правда, Андрей?
Романов. Вы инженер? Какого рода?
Андрей. В прошлом году я закончил механический факультет.
Председателят. Вот она, рациональная молодёжь.
Попов. И теперь ты инженер? Андрей, а как ты смог выучиться, откуда взял деньги?
Андрей. Эх, зачем теперь бередить больную тему? Конечно, не легко работать ночью, а днём слушать лекции; не легко каждому второму студенту делать чертежи. Но всё проходит…
Попов (сконфуженно). Да, да, не будем к этому возвращаться… всё проходит...
Председателят. Видишь, Жорж, это — положительный человек. Таким людям можно доверить всё.
Андрей. Там было много таких, и все остались без работы.
Председателят. Будьте уверены, что вам довольно было выбраться оттуда, а остальное просто.
Романов. Погодите, погодите… М-м… почему невозможно?.. Господин председатель, вот удобный случай в угоду моим почкам. Недавно вы сказали, что таким людям можно доверить всё. Я уже стар. У меня есть акции, и государственная пенсия… зачем мне ещё дела? Вот мой наследник. А я устал, с меня довольно.
Председателят. Это невозможно, но… скажем так, он пока слишком молод.
Романов. Хорошо, но пока только начало мая. Пусть он поработает со мной два-три месяца, а затем...
Елена. Ах, я очень-очень признательна вам, господин Романов.
Попов. Вы просто жертвуете собой.
Романов. Нисколько. Мне необходим длительный отдых, а ещё лучше — полная отставка. Здоровье прежде всего.
Елена (кокетливо председателю). Надеюсь на вашу доброту...
Председателят. Почему нет? Пусть отработает испытательный срок, а, Романов? Ещё лучше для нас — ответственный пост займёт человек из нашей среды. Но мы пока его не спросили.
Елена. О, Андрей согласится.
Андрей. Я согласен в крайнем случае на должность обыкновенного техника.
Попов. Ну что ты, Андрей?!
Елена. Я бы такого не допустила.
Председатель. Не беспокойтесь, госпожа, я согласен. Нам нужен кадровый резерв.
Елена. Вы согласны?! (Ласково смотрит на него.) Благодарю вас, господин председатель.
Попов. Просто не знаю, как мне вас отблагодарить.
Андрей (со сдержанной учтивостью). И я также. Я постараюсь оправдать ваше доверие в качестве техника.


Двенадцатая сцена

Входит Сираков с портфелем. Его рука ампутирована по локоть.

Сираков. Извините… (Раболепно.) Но… господин директор, имею доложить вам нечто важное. Мне кажется, что… но вы лучше знаете, что надо сделать.
Попов. В чём дело?
Сираков (достаёт из портфеля газеты). Прошу-с. В местной газете имеется статья по поводу несчастного случая, ставшегося сегодня утром.
Попов. Дайте.

Сираков стоит за ним и указывает карандашом статью.

Андрей. Что случилось? Какой несчастный случай?
Романов. Неприятности происходят всегда. Здесь не Германия. Там рабочие дисциплинированы, они стерегутся. Сегодня утром рабочий был насмерть затянут шкивом.
Председатель. В Болгарии более 80% несчатных случаев на производстве происходят из-за невнимательности рабочих.
Андрей. Кто у вас отвечает за безопасность?
Романов. Есть такой специалист, но он в отпуске.
Попов. Чёрт побери этого пса Сидерова: он снова скалится.
Романов. Имеет право.
Попов. Какими плевками он нас метит… «фабрика человеческих кож“, „немилосердные эксплуататоры“...
Елена. Фу-у… что за сарказмы!
Романов. Повторюсь — он прав. Я тысячу раз говорил вам насчёт того же. Бросим ему кость — вы заметите, как он умолкнет. Умолкнет, вы вспомните мои слова.
Председатель. Надо подумать. Во всяком случае это надо прекратить. Инженер Романов прав. Только жаль, что эти проклятые журналисты часто меняются в нашем городе. Видите ли, господин младший инженер, „интимная жизнь“ обязываает, но можно и без неё. Но… нам пора.
Попов. В другой обстановке мы успокоимся.
Романов. Нам не следует с самого начала отчаивать моего заметителя.
Елена. Господа, настолько ли важны дела? Именно сегодня...
Председатель. Мы понимаем вас, но надо спешить. В любой момент может явиться следственная комиссия, и мы обязаны достойно встретить их с готовыми показаниями свидетелей-рабочих.


Тринадцатая сцена

Андрей стоит в задумчивости. Остальные, кроме Елены и Жоржа, уходят.

Романов(уходя). Ну вот, коллега, не отчаивайтесь. Всё уладится. Таков принцип жизни машин и производства (Уходит.)
Жорж. Интересный человек этот инженер Романов. Каким вы его находите?
Андрей. Я рано согласился.
Елена. Он оказал тебе большую услугу. Если желаете, я позову пианистку.
Андрей. Как тебе угодно, мать.
Жорж. Непременно. На сегодня я обещал Лили прогулку.
Елена. Вам угодно, чтобы я позвала её?
Жорж. А им не помешает?
Елена. Не беспокойтесь, Жорж, увидев вас, она непременно обрадуется. (Уходит.)
Жорж. О чём вы думаете? Или вы устали?
Андрей. Устал? От чего? Просто я никак не свыкнусь с обстановкой.
Жорж. Тут такая глушь, правда? А там — шум, жизнь… Ах, как мне хочется развеяться, окунуться в тот шум, в то веселье!
Андрей. У вас есть возможность — почему вы не уедете навсегда?
Жорж. Батюшка не позволяет. Я хотел, но он боится. Знаете ли… е его единственный сын.
Андрей. Да, да, естественно...


Четырнадцатая сцена

Ведя Миру за руку, входит Лилия.

Лилия (испуганно). Это кончилось, Андрей?
Андрей. Пока да.
Жорж. Ты испугана, Лили! Чем?
Лилия. А-а-а, Жорж!.. Прости, я забыла… Доброе утро. Ничего, пустяк.
Мира. Лучше я уйду; и без того сегодня мы ничего не сделали.
Лилия. Нет, останься! Прошу тебя, Мира, останься. Пусть нас будет больше… Так красивее...
Жорж. Лили, теперь ты можешь поздравить своего брата с его новой должностью.
Андрей. Вы слишком торопитесь. Ещё не всё решено.
Жорж. Я знаю своего отца — он всегда держит cвоё слово.
Лилия. Какая должность?
Жорж. Твой брат заменит инженера Романова.
Лилия. А господин Романов?
Жорж. Он уйдёт лечиться.
Лилия. Я нисколько не рада.
Андрей. Почему?
Лилия. Я так желала, чтобы ты ваял.
Мира. Значит, вы правда замените инженера Романова?
Андрей. Так они сказали, госпожа. Похоже и вы не рады?
Мира. По правде сказать, нет.
Андрей. Интересно.
Мира. Зачем надо и вам механизироваться? Зачем надо и вам становиться придатком этой фабрики?
Андрей. Поскольку надо есть.
Мира. И вы заржавеете, как все. Непременно покроетесь ржой… Я думала, что вы принесёте сюда нечто новое. Думала, что вы подвигнете людские души. А вы добровольно облекаетесь веригами… Мы и без того очень тихие… Как страшно, что здесь не блеснёт ни одна молния… Я надеялась на огонь, который сметёт ржавчину.
Андрей. А больно?
Мира. От чего?
Андрей. От вериг, от пустоты.
Мира (вздыхает). Да, очень больно.
Жорж. И от скуки, правда?
Мира. Не одна я ждала буревестника, и многие другие. Теперь снова воцарится мертвечина. Будет тихо повсюду… Значит, и вы не несёте в себе огонь?
Андрей. Я понимаю вас… Вы говорите, многие ждут? Давно ли? Желаете огня? Вы ничего не хотите, госпожа моя, вы только грёзите. Невозможно ждать восемь лет, притом ожидая одного предполагаемого буревестника. Кто я такой? Я ничто. Тут есть другие, гораздо сильнее меня. И если я ваша единственная надежда, то долго вам придётся носить свою боль, как тот. (Указывает на «Обременённого».)
Лилия. Зачем ты его коришь, Андрей?
Андрей. Поскольку и он сильно заржавел.
Мира. Вы несправедливы. В нём вы прекрасно воплотили трагедию тишины. Нашей тихости… Бедный, как крот… подобный нам… как все мы. А вы пока не утратили надежду на то, что он когда-нибудь просто стряхнёт своё бремя — иго боли и тишины?
Жорж. Клянусь вам, что я уже не понимаю этой философии.
Лилия. И я. Но мне кажется, что я чувствую.
Андрей (Жоржу). Вы не понимаете, поскольку ваше бремя — скука и только. (Мире.) А как вы воспринимаете «Обременённого» — правда, что несколько односторонне?
Мира. Односторонне?
Андрей. Да. Поскольку некогда я хотел воплотить в нём не только страдание, но и многое другое. Некогда я думал, что он вообще никогда не освободится от своих предрассудков, униженности, от веры в своё подвижничество.
Мира. А теперь?
Андрей. Теперь верю. Уходит время, когда люди думали, что, голодая, они приближаются к богу. Теперь голод учит их добиваться своих прав под небом. Они долго ждали, подобно вам, а теперь они хотят.
Мира. Скоро грянет буря?
Андрей. Будет. Грянет буря, когда человек сбросит своё бремя — и оно падёт со страшным грохотом. Этого человека я хотел бы изваять. (Увлечённо.) Этого человека… Сильного, хмельного от своей свободы… со стальными мускулами… с праменным взглядом...
Мира (в глубокой задумчивости). И возродившийся, правда?
Андрей. И возродившийся...
Мира. И гордый, правда?
Андрей. Да, и гордый… Блистательно молодой...
Мира (в увлечении она незаметно подходит к нему и хватает его за руку). Молодой, молодой!.. Ты его изваяешь!.. Его надо изваять, Андрей! Это необходимо!...
Жорж. О, вы очень быстро коротко сошлись!
Лилия (быстро). Жорж, прошу тебя...
Мира (встряхивается). Да… Что?.. Извините… Что я сделала?.. Простите меня… Мне пора уйти… Так незаметно...
Лилия (уходит с ней). Мира, послушай, я тебя понимаю… Останься, Мира!.. Он не хотел...
Мира. Нет, мне надо уйти… До свидания. (Уходит.)
Лилия. Что ты наделал Жорж! Какой ты плохой!

Андрей мрачно смотрит на него.

Жорж. Что?.. Я пошутил. А она так увлеклась… (Андрею.) Вы будто сердитсь на меня?
Андрей. Несчастная, она видимо сильно страдала.
Лилия. А знаешь, как она чувствует музыку?!
Андрей. И она живёт одними уроками музыки?
Лилия. Она помогает отцу в делах. А когда-то и они были богаты.
Жорж. Я её недолюбливаю. Она будто свысока смотрит на нас, и несколько злобно.
Лилия. Свысока? Как знать, может быть она права.


Пятнадцатая сцена

Входят Повов и Сираков.

Попов. Жорж, мы едем на фабрику. Твой отец спрашивает, с нами ли ты.
Жорж. Конечно я с вами. В такое время одно удовольствие вертеть руль. Лили, когда наша прогулка — ты помнишь обещанное? Сегодня я заберу тебя, и мы прокатимся с ветерком! (Андрею.) И вы, если вам угодно. Я очень раз снова видеть вас после столькх лет. До свидания. У нас будет довольно времени поговорить. Относительно «стальных мускулов» я вполне с вами согласен. (Уходит вместе с Лилией.)
Попов. Андрей, после отдыха тебе надо будет наведываться на фабрику чтобы ознакомиться с машинным парком, главным образом — с двигателем и с котлами.
Андрей. Хорошо. Думаю, что завтра или послезавтра я начну.
Попов. До ухода Романова ты будешь его заместителем, а затем примешь на себя всю ответственность.
Андрей. Хорошо.
Попов (Сиракову). Итак, Сираков, ты отправишься в канцелярию, где подготовишь докладную записку относительно несчастного случая. Никого не принимай. Отредактируй показания свидетелей в нужном духе, о чём я тебе уже сказал.
Сираков. Я понимаю. Господин директор, не лишне доложить вам, что… (Смотрит на Андрея.)
Попов. Ты можешь всё говорить при нём.
Сираков. Значит, Боев науськивает рабочих. Они как бы смеют негодовать по поводу...
Попов. Кто тебе это сказал?
Сираков. Хе-хе-хе, есть у меня чуткие людишки...
Попов (как бы про себя). Не будь он таким способным, фабрика многое бы потеряла...
Сираков. А только того… докладываю...
Попов. Пока оставь это… я знаю. Собери все бумаги и ступай в канцелярию...

Слышен звук клаксона.

… А ты, Андрей, отдохни и можешь прогуляться. (Всматривается в него.) Ты здоров? Всё в порядке? (Приближается к Андрею, хлопает его по плечу.) Только немного бледеню… Ничего, поправишься. (Уходит.)


Шестнадцатая сцена

Сираков кладёт газеты в папку.

Пауза.

Андрей. А вы что?...(Смотрит на него. Пауза.)
Сираков. Ничего.
Андрей. Вы здесь чиновник?
Сираков. Ну в общем… да.
Андрей. В канцелярии?
Сираков. Везде...
Андрей. Имеете профессию?
Сираков. Да, также техник, только на одном из заводов господина председателя я потерял руку.
Андрей. А теперь?
Сираков. Теперь ничего… тружусь...
Андрей (презрительно). Трудишься… А ты знаешь, в чём отличие между тобой и червем?...

Пауза. Сираков удивлённо смотрит на него.

… Отдавишь конец червю отдавить —  он отрастёт, а твоя рука — никогда! 

Занавес

перевод с болгарского Терджимана Кырымлы

Никола Вапцаров, «Рокотная волна». Пьеса (отрывок 1)

Действующие лица:
Борис Попов, 55-ти лет, директор кожевенной фабрики;
Елена, 48-ми лет, его жена;
Лилия, 20-ти лет, их дочь;
Андрей, 28-ми лет, их сын;
инж. Романов. 50-ти лет, заведующий технической службой на фабрике;
председатель управляющего совета, 53-х лет;
Жорж, 21 года, его сын;
Мира, 25-ти лет, учительница игры на фортепиано;
Сираков;
Боев, фабричный механик;
некий фаэтонщик (извозчик);
служанка Поповых;
врач, 30-ти лет;
рабочие.

Замечание: Некоторые действующие лица могут быть подменены свободными в данный момент актёрами.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Большая комната в доме Поповых. Посреди — большой стол с альбомами и вазами. В каждом углу — высокие столики со статуями различной величины. Стены со вкусом украшены множеством картин. Мебель богатая и новая. Дверь слева. В глубине — большая двустворчатая дверь. Она отворена и за ней видна веранда. Слева в стороне — скульптура понурого, обременённого жизнью старика. Справа — пейзаж бурного моря. Дальше в стороне — большие окна с поднятыми гардинами. В низ виден цветущий сад. Примерно в трёхстах метрах — высокая бетонная фабричная труба. Ясное весеннее утро. На сцене Лилия в белом платье с вымокшими от утренней росы лодыжками. Она самозабвенно собирает букеты. Сразу после подъёма занавеса входит Елена Попова в утреннем платье, несколько не по её годам. 

Первая сцена

Елена. Лили, ты уже здесь?
Лилия. Да, матушка.
Елена. Андрей пока не встал?
Лилия. Ещё рано.
Елена. Какой-то фаэтонщик спрашивает его.
Лилия. Фаэтонщик: Почему именно фаэтонщик?
Елена. Не знаю. Он уже час дожидается.
Лилия. Интересно. (Перебирает белые цветы, которые оставила себе.)
Елена (видит вымокшие ноги Лилии). Ах, боже мой, что это, Лили? Зачем ты всё время желаешь рассердить меня?
Лилия. О, матушка, сегодня я чувствую себя весенним жаворонком. Хочу взлететь ввысь и… петь… петь. А что ты думаешь обо мне? Зачем? Зачем ты сердишься, матушка? Разве при таком ясном небе тебе не хочется петь? И затем… во-вторых… Почему именно теперь тебе хочется сердиться? Ведь он вернулся, он — блудный сын, твой сын, матушка!
Елена. Ну вот, ты спекулируешь и значит не глупа, видно ты способна меня понять. Ноги твои просто вымокли.
Лилия (смеётся). На чём я спекулирую?
Елена. На том, что Андрей здесь. На том, что сегодня в нашем доме праздник.
Лилия. Но, мамочка, и я хочу участвовать в этом празднике, разве я не сестра брату? Видишь, сколько красивых цветов… «белых как детская душа». Помнишь, как прежде покинуть нас, задолго до своего ухода, он так говорил?
Елена. Да, да… он так говорил. Когда-то очень давно… может быть, под влиянием романов, или...
Лилия. Ты думаешь, что от романов? Правда? Нет, не может быть! Ешё тогда он выглядел самобытным, не похожим на других. Я была маденькой, ничего не понимала в его чудачествах, но затем, теперь, я кажется нашла мотивы всех его поступков, в целом… как внутреннего бунта… непримиримости… (Перестаёт перебирать цветы). Разве они (показыват на статуи), и они из романов? Помнишь, когда к нам приходили скульпторы, а один с таким удивлением качал головой и говорил: «Ну-ну, какое чувство крастоты… но нет системы»...
Елена. И кажется с тех пор твой отец подобрел к нему. В его сердце убавилось и гордости. Он даже искал оправдания поступкам Андрея.
Лилия. Неужели отец простил его, мать?
Елена. Думаю, да. Думаю, что он окончательно простил его. Восемь лет прошло с тех пор… Восемь лет...
Лилия. Восемь лет… А ты помнишь, что вы никогда не говорили о нём? Словно он умер… Настолько ли тяжек его грех? Правда, что он был мёртв для вас — для тебя и батюшки? И после амнистии вы не искали его. Словно вы не простили его.
Елена. То, что сделал Андрей, не прощается. И ты не знаешь обстоятельств. Ты напрасно винишь нас. Твой отец был уволен из пароходной компании и мы целый год суетились без места. Мы отказывали себе в самом необходимом. Вся наша одежда — даже старая, оставшаяся от моего отца — износилась, и нам стыдно было показаться на людях. Я не могла принимать знакомых — в доме не осталось стула, который бы не рвал одежду сидевшего. Мы многим пожертвовали. Я ещё старательно сохраняла лицо, но чувствовала, как внутри меня всё рушится, и думала, что мы обязательно пропадём.
Лилия. Да-да, «обязательно пропадём»… а затем?
Елена. Затем… случайно к нам зашёл г-н председатель, г-н Бурмов, друг твоего отца, представь себе, его одноклассник. Он пригласил его сюда и мы наконец стабилизировались.
Лилия. И снова только внешне, правда?
Елена. Почему? Теперь мы демонстрируем то, что имеем. Но всё проходит. Он снова с нами. Мы простили ему всё. Молодости легко прощается. Разве материнское сердце не отходчиво?
Лилия. Не разве ты не видишь, что вы припозднились, матушка? Ты не думаешь, что многие горожане давно простили его?
Елена. Которые? Те, кто оправдывал его? Они ведь расценили поступок как проявление молодецкой удали, а не, скажем так… политическую акцию. Ответь мне, знает ли кто мотивы поступка Андрея? Способна ли мать обезумевшего ребёнка простить его?
Лилия. А как ты думаешь, почему он метнул бомбу? Кто его надоумил? Кто виновен?
Елена. Больше всего твой отец.
Лилия. Батюшка?!
Елена. Да, поскольку он позволял ему читать всё. И дружить со всеми, думая, что так Андрей самостоятельно оформится и лично выберет свой путь.
Лилия. Он выбрал свою дорогу — и вы прокляли Андрея.
Елена. Но что мы могли сделать? Разве не законно его преследование, разве его не осудило общество — не безграмотные, а начальство и интеллигенция? Мы его простили. Чего ещё ты хочешь? Он опять с нами — и солнце родительской любви снова согреет его.
Лилия. И ты называешь это любовью?! Да, да, любовь… своего рода любовь. Скорее честолюбие.
Елена. Почему честолюбие?
Лилия. Почему? Потому что вы оставили его статуи пылиться, пока тот скульптор не сказал вам, что любой отец и каждая мать должны гордиться таким сыном — и вы устроили выставку. Мать, ты разве не понимаешь, что вы крайне несправедливо отнеслись к Андрею?
Елена. Мы его простили. Чего ещё ты хочешь? Пусть он теперь довольствуется уютом и свободой творчества. Я его словно вижу наяву сидящим на кресле и созерцающим утро сквозь тонкие гардины, словно ищущий в трепетной атмосфере свои образы.
Лилия. Ну вот, смотри как красиво ты его нарисовала! Но я боюсь… А ты боишься, мать?
Елена. Чего?
Лилия. Я боюсь, что может быть Андрей ненавидит эти гардины и кресла, ради которых мы пожертвовали им. И ещё… я боюсь его речей. Но от этого надо избавиться… Надо (Порывисто). Взгляд Андрея не лжёт. Он увидит, мать — и тогда?.. Что тогда?!..
Елена. Дитя, ты бредишь, ты страшно преувеличиваешь. И куда делось твоё настроение жаворонка? Зачем ты щебечешь? Что именно не в порядке?
Лилия. Ах, мать, дело в том, что не всё ладно. В порядке только внешность, а внутри такой хаос. (Пауза.) Прежне никто ничего не замечал, или мы внушали себе, что всё в порядке. Мы хотели внешне тихого, счастливого тока жизни, и… размазывали её. Надеялись убрать трещины. И вот вернулся Андрей… я радуюсь и дрожу. Он словно принёс огромное солнце. Новое тепло испаряет иллюзии нашей благополучной жизни.
Елена. Ты высокопарно фантазируешь. Андрей вернулся, поскольку он поумнел. Теперь он будет строить, а не разрушать. В чём мы виновны перед ним? Разве я когда-нибудь его ненавидела? Способно ли ненавидеть сына материнское сердце? Правда, нам пришлось притвориться… что мы очень сожалеем о случившемся, поскольку нам надо было оздоровить свои общественные связи, иначе бы ещё долго не добились того, что имеем теперь. Ответь, как нам было иначе? Ответь, хорошо ли поступил Андрей?
Лилия. Ах, матушка, матушка… Я же не говорю, что Андрею надо было метнуть бомбу в храм, или куда-то ещё, но… разве только ради «начальства и интеллигенции» вы тогда выразили своё неодобрение его поступком? Я же не говорю, что вы негодовали, возмущались святотатством, поруганием вашего храма, что негодовали… Возмущались — да, но значило ли это, что вам надо было забыть его?..

(В это время заметно взволнованный БОРИС ПОПОВ пришёл и стоит слева. Он поворачивается и незаметно уходит.)

… вот в чём ваша вина, вот чему нет прощения.
Елена. Ты сама не своя. Андрей нас обвинит? Уф-ф-ф-ф… Не для того вернулся он под родительское крыло. И мы распахнули ему навстречу свои сердца. Мы ни в чём не виним его, и он нас не винит.
Лилия. Значит, ты чувствуешь, что не всё было как надо. (Как бы себе) «Мы ни в чём не виним его, и он нас не винит». (Пауза. Затем Лилия повышает голос). Хорошо, если Андрей согласен на компенсацию, пусть. Но почему мне кажется, что он непременно захочет что-то изменить здесь?
Елена. Что изменит Андрей? Что ему здесь не понравится? Я не вижу.
Лилия. Да, может быть, может быть… И наконец, он возможно сам изменился. Правда, матушка, возможно он изменился. Но мне хочется увидеть его прежним. Ты знаешь, я привыкла видеть его в ссылке с растрёпанными ветром волосами, с молотком и долотом в руках, ваюящим и разбивающим всё, что ему не нравится. Остался ли он прежним? Не знаю. Станет ли он говорить о том, что другие видят и умалчивают? Смог бы он, ах, сумел бы!.. Как светло, как красиво станет здесь, мать!

Вторая сцена

Входит Борис Попов, побледневший и взволнованный.

Попов. Он встал?
Елена. Кто?
Лилия. Андрей, батюшка?
Попов (раздражённо). Кто ещё, конечно Андрей.
Елена. Зачем ты сердишься? Сегодня как нарочно вы все настроены непонятно как.
Попов. Настроены?.. Хм… это не просто настроение, а нечто большее...
Елена. А что? И к чему, прошу тебя, эти трагический мины? Ведь сегодня у нас праздник?
Попов. Лили, поди посмотри, встал ти он. Мне невыносима неопределённость. Надо наконец определиться!.. Всё в этом доме чертовски расшатано, и надо навести порядок. Всему своё место. Всему… И Андрею тоже.
Елена. Как, и Андрею ?
Попов. Да-а, и Андрею! Потому что мы поныне не знаем, какое место уделим ему здесь.
Лилия боязливо уходит.
Елена. Господи, господи… что происходит, что происходит?...
Попов. Ты только что сказала, что сегодня праздник. Ты сама веришь в это? Не опасаешься чего? Знаешь ли ты нынышнего Андрея? Покаялся ли он? Наконец… наконец, если покаялся, не винит он ли нас? Э-э-э, с такими вопросами нам не до праздника, верно?
Елена. А разве не праздник?
Попов. Какойпраздник, если ты боишься чего-то? Мы на испытании… Как когда-то там, в море, при шторме… (В забытьи и внушительно.) Ах… Девятый вал, девятый вал...

Третья сцена

Из сада слышен раскатистый смех инженера Романова: «Ха-ха-ха-ха. девятый вал, девятый вал… ха-ха-ха!.. Морские воспоминания, дорогие мои..., ха-ха-ха!...». Попов уходит на веранду, а Елена подступает к левому окну.

Елена. Г-н Романов, зачем вы не входите? Милости простим, пожалуйте к нам, вы пришли вовремя и к счастью. Первый гость. Заходите, вы нам ко столу.
Инж. Романов (извне). Понял, госпожа моя, благодарствую. Но после. Борис, прошу тебя, сойди, мы перекинемся парой слов..
Елена. Вы так спешите?
Инж. Романов. Снова неприятности… Разве вы не знаете: мы шажком — они бежком.
Попов. Сейчас, погодите-ка, Романов. (Возвращается. Идёт медленно. Посреди комнаты он останавливается, чём-то думает, затем уходит.)

Пауза

Лилия (в дверях). Андрей, скорее, скорее. (Входит.) Мама, сейчас он придёт. Завязывает галстук! Уф-ф-ф-ф, да ещё какой!.. Пресдтавляешь, я попросила его надеть один из отцовских, а он не желает.
Елена. Не желает?
Лилия. Да. Он говорит, что и без галстука ему прекрасно.
Елена. Я вечером не смола рассмотреть, как он выглядит. Лили, он сильно измучен?
Лилия. Дальней дорогой?
Елена. Нет, жизнью там. Наверно, нелегко ему жилось на чужбине безо всякой поддержки.
Лилия. И я как подумаю, мать, о нашей устроенной жизни за эти годы, и о своем беззаботном пребывании в пансионе… в то время, как Андрей может быть страдал от голода и ...
Елена. Да, плохо ему было, хоть и по своей вине. Трудно страдать.
Лилия. Мать, а теперь ты начинаешь.
Елена. Нет. Довольно. Забудем плохое. Мы отслужим панихиду по прошлому чтобы зажить праздником настоящего.
Лилия. Мы всё отслужим панихиду, мать?
Елена. Конечно все.
Лилия. И настанет прекрасное время. (Невольно.) Будет ли хорошо нам? Скоро я буду сносно играть на пианино, а Андрей продолжит ваять. Теперь наверное он многому научился и нашёл свой стиль. А о панихиде очень хорошо сказано. Мы все отслужим панихиду по прошлому чтобы зажить праздником настоящего. панихиду по всему плохому, чтобы блеснули лучи… лучи… Да, да, она стала бы действительно радостной панихидой.

Четвёртая сцена

Входит Андрей с решительным выражением лица. Очень усталый, он тем не менее весь сияет от творческой бодрости.

Андрей. О-о-о, как страшно пахнет ладаном. (Принюхиваясь, он строит потешную мину.) Доброе утро.
Елена и Лилия удивлённо нюхают.

Елена. Ладаном?
Лилия. Ладаном?!
Андрей (смеётся). Да, где панихида, там фимиам, правда?
Лилия. Ти шутишь, а мама так красиво выразилась… И я верю. А ты веришь? Теперь всё переменится и завияет солнце в наших окнах.
Елена.(с опасливой нежностью). Довольно, Лили, ты не даёшь ему высказаться. Ну, говори, как ты поживаешь, моё потерянное дитя?
Андрей. Великолепно! Здесь очень приятно. Как сияет небо!.. И если бы не такой обволакивающий уют, моё сердце может быть совсем распахнулось.
Елена. Зачем ты ставишь такое условие?
Андрей. Зачем? Но… это затем… позже… Кто знает, может быть я ещё не привык. (Ходит по комнате.)
Лилия (неожиданно порывисто). Андрей, расскажи что-нибудь.
Андрей. Что?
Лилия. О себе, где был, что делал.
Андрей. Хм-м-м… это длинно, очень долго. (Рассматривая статуи.) Вы всё храните эти вещи?
Елена. Как нам их не беречь? Они наша гордость.
Андрей (остановился перед «Обременённым»). Он такой сутулый… смиренный!.. Человече, носить тебе бремя, пока не помолодеешь ты и в глазах твоих не блеснёт искра…
Лилия. Ты ещё работаешь, Андрей?
Андрей. Разумеется я работаю, иначе мне придётся нищенствовать.
Лилия. Нет, я хочу сказать, ты ещё ваяешь?
Андрей. Бывает, когда хлеба мои скудеют. Тогда я делаю статуэтки для какого-нибудь уличного торговца. Но в большинстве случаев я делаю макеты машин.
Лилия. Машин?
Елена. Вот как?
Андрей. Похоже вы не знаете, что я изучаю механику.
Лилия. Андрей, откуда у тебя такая странность? Значит, оставил скульптуру ради каки-то машин?! Ну и конечно из этого ничего не выйдет, ведь так?
Андрей. Как «ничего»?...
Лилия. Конечно. Если бог окрылил душу человека, устремио её вдаль и ввысь, сказал ей «лети!», а человек сходит «вниз» чтобы зажить с машинами, то из этого как правило ничего не выходит.
Андрей. И как назло главный акцент на «ввысь» под влиянием земного притяжения. Особенно в наше время человек не можел летать, чтобы не упасть. Верно поэтому несколько поколений подряд обязаны меньше летать и старательнее обживать свою грешную землю, чтобы дети их смогли затем свободно летать высоко вверх. Но вы не беспокойтесь, у меня остались и жажда, и умение ваять. Да, пусть и несколько иные, вопреки тому, что я — инженер-механик.
Лилия (с разочарованием). Ты — инженер-механик?
Елена. Как, и ты уже дипломировался? Ты уже инженер?
Андрей. Да. Что тут удивительного?
Лилия. Но, братец, ты ведь не бросишь скульптуру ради машин? Правда ты продолжишь начатое? Я столько лет мечтала, что ты вернёшься и снова примешься за ваяние… и вот…
Елена. Лили, разве он только что не обещал нам?.. Он ведь сказал, что осталась жажда. Андрей, как я счастлива, что ты выплыл! Знаешь, мы боялись, что ты погибнешь. Мы боялись, что, привыкший к крайностям, ты сломаешь себе голову под влияним тёмных сил. Слава богу, ты вернулся… со знаниями, при звании, с опытом. Пусть они говорят! Инженер-механик!.. Где ваш отец?! Небо было облачным — оно проясняется. Дети, я вас ненадолго оставлю. Желаю выйти… Я так радуюсь. Наверное, вы успели проголодаться… я тотчас накрою стол… быстро… Ах, инженер-механик… (Уходит.)
Андрей. Куда ушла мама?
Лилия. Верно мать распропагандирует тебя как инженера. Не понимаю, чему она рада. Я отнюдь.
Андрей. Ты не поняла? Интересно, а мне кажется, что я постиг. Она бы радовалась куда больше, если западные газеты хвалили меня как скульптора. Тогда инженер остался бы в тени. Но дело в том, что дипломированный инженер для общества весомее мамы скульптора.
Лилия. Да, мама немного практична. Ты не серди её, Андрей: она… болеет за тебя...
Андрей. И за свою гордость, правда?
Лилия. Зачем ты дразнишься?
Андрей (смеётся). Вот как? Сильно дразнюсь?
Лилия. Тебе не надо так спешить. Сегодня я желаю радости. А ты не замечаешь цветы, Андрей? На заре я рвала их для тебя. Твои «белые цветы, как детская душа».
Андрей (приближается к ней и обнимает её). Спасибо тебе, Лили. Я и теперь очень люблю цветы вопреки тому, что мало времени у меня было любоваться и думать о них.
Лилия. Ты знаешь, как красиво поле рано утром?! Мы ещё часто будем ходить им, ведь так, Андрей? И тогда… ты впитаешь из него все соки — юности, нежности, аромата — и будешь ваять.
Андрей. А работа?
Лилия. Как?
Андрей. Всё-таки надо кому-то работать, чтобы мы с тобой спокойно могли совершать наши весенние прогулки, рвать цветы ( с иронией) «белые как детская душа» и ваять.
Лилия. Зачем ты иронизируешь над этой фразой? Разве ты забыл, что она твоя?
Андрей. Моя ли? Да, действительно забыл.
Лилия. Зачем? Тебе неприятно её авторство? Я её нахожу истинно красивой.
Андрей. Дело в том, что она не правдива, чего я не замечал раньше.
Лилия. Разве нельзя сравнить белые цветы с душой детки?
Андрей. Внешне нельзя. Представь себе бегущего мальчишку-газетчика с окурком, нет… лучше, ваксаджийчика (чистильщика сапог, — прим. перев.), зябнущего зимой на тротуаре: его просящие глазки, дрожащее тельце, посиневший рот… Как, Лили, бела душа этого ребёнка?
Лилия. Какой ты… везде усматриваешь чёрную сторону.
Андрей. Напротив, знаешь ди, без скептического взляда на жизнь, без веры в звезду страждущих я бы давно кончил с собой.
Лилия. Кончил! Зачем?
Андрей. Эх, тяжко мне о том глаголить… Трудно мне пришлось там, где в одиночку не вынести. Но другие смелели.
Лилия. Которые другие?
Андрей. Те, кто работал и голодал заодно со мной.
Лилия. И все они верили?
Андрей. Да, все. Неверившие погибали.
Лилия. Ах, как прекрасно верить! Знаешь, Андрей, я иногда боюсь. Чего? Не знаю. Но тперещу в смутном ужасе. А иной раз верю. И кажется мне, что свет озаряет мою душу, что «красивое» близится ко мне и вот расцелует моё лицо как весенний ветер. И я жду… часто жду вот так, зажмурясь...
Андрей. Дело в том, что ни один из нас не ждал с закрытыми глазами. Мы верили в «хорошее», или в нечто «лучшее», и стремились к нему со всей молодостью в наших душах. Мы стремились к нему с умом, с силами, со всем. И чем пуще сгущалось страдание, тем настойчивее, даже наглее становились мы. Ведь в отчаянии, в общей безысходности ты вправе выбрать самый крутой путь.
Лилия. В минуты «когда страдание сгущалось», как ты говоришь, ты не пытался любить, не думал о прекрасном?
Андрей. Зачем?
Лилия. Ну… для облегчения.
Андрей. Когда у тебя нет хлеба, что толку? Любить это красиво, но там не было времени и на это. (Пауза.) Да, а ты любишь?
Лилия. Я?.. (Нерешительно.) Да… зачем таить от тебя, Андрей? И без того я бы призналась. Наконец, и ты бы заметил. Он очень красивый! Знаешь, Андрей, мы скоро обручимся.
Андрей. Это он тебе сказал?
Лилия. И он, и мама, и г-н председатель.
Андрей. Какой председатель?
Лилия. Председатель компании (акционерной компании, «дружества», — прим. перев.) Он — главный акционер фабрики.
Андрей. Хм-м-м, значит и акциями будет скреплён ваш союз?
Лилия. Мой жених — его сын. Ты ещё не знаешь?!
Андрей (удивлённо и с отвращением). Его отец?! Что вы устроили?! Красиво завертели!
Лилия. Андрей… что ты хочешь сказать?

Пятая сцена

Входит Елена.

Елена. Я забыла сказать тебе, Андрей: какой-то фаэтонщик настойчиво ждёт уже больше часа и хочет видеть тебя. Ты спустишься вниз?
Андрей. Пусть он зайдет сюда.
Елена (неохотно). Хорошо, как желаешь. (Выходит и зовёт во дворе: «Мария, пусть он поднимется!» Голос служанки: «Госпожа, да он вымажет».)
Андрей (беззвучно и с болью смеётся) «Вымажет»… Да здесь и без того порядком измазано. Не могу понять, как вы смотрите в глаза друг другу. Или вам не стыдно?
Лилия. Андрей, Андрей… кого ты осуждаешь, в чём я виновата?
Андрей. Ты? Да, может быть ты и невиновна, поскольку молода и выбираешь свою дорогу. Впрочем, зачем я впутываюсь, если восемь лет моей жизни протекло мимо? Кто дал мне право преображать эту жизнь? Смею ли я?

Входит фаэтонщик.

Фаэтонщик. Простите. (Скидывает шапку и держит её двумя руками впереди себя.)
Андрей. А-а-а, это вы?

Файтонджията. Ы-ы-ы… вчера сталась неразбериха с деньгами, которые вы мне дали. Ночью невозможно было разобрать. Люди мы, кричу я, ошибочка. Я служанку просил, чтобы вы сошли, так лучше.
Андрей. Неужто я вам недоплатил?
Фаэтонщие. Да если меньше — нет, я бы не напросился, ладно уж… Милостиво бы простил вас. Знаете ли, я старик, потребности мои невелики.
Андрей. Ладно, старче. Говори, какая ошибка вышла — и мы поправим дело. Наконец… брось ты это. Правда-кривда, пускай себе, а скажи мне, в чём ты виноват?
Фаэтонщик. Да во всём. Кто знает, правда ли, кривда? Видишь чёрное, а с другой стороны оно выходит белое. Глаза мои слабы стали. Помотрел я на вас и принял за чужого, и затрещал как сорока о том что было и чего не было. Что с простака взять? Мало-много я, старый человек, знаю, что в наше время честь блюли так, а ныне — этак. Что госпожа ходила с господином председателем, прогуливалась — что с того? — теперь все так делают…

Лилия смотрит на него бледная и удивлённая. Андрей смущён.

Андрей. Оставь это… Пустяк...
Фаэтонщик. А ещё прошу вас, не замечайте перегар. А то я малость ракии дёрнул, а она, пустая, язык развязывает. Пьяный как рваный мешок. Мне только добро от фабрики, а я вот наговорил насчёт хозяина — и он может выгнать моего сына. Дык… очень вас попрошу...
Андрей (хлопает его по плечу и подаёт ему сигарету). Не зажги. Ведь ты куришь? А что насчёт денег?
Фаэтонщик (суёт сигарету себе за ухо). Благодарствуем. Так вот… о деньгах — ничего. Я только того… Уж как… (Умоляюще смотрит на Андрея.) Премного прошу вас… С богом. (Бурча под нос, выходит.) С простака что взять? Он только беду себе на голову выкликает.

Пауза.

Лилия (взволнованная). Значит, знаешь?.. Оттого и возмутился?.. Андрей, поэтому ты вознегодовал, когда я призналась тебе в любви к Жоржу?...
Андрей. О, речь идёт о том Жорже?
Лилия. В чём он виноват, за что ты его ненавидишь?
Андрей. Отнюдь. Я просто удивляюсь, как вы, ради веры своей отрёкшиеся от меня, теперь способны жить вместе, словно ничего между нами не было.
Лилия. Андрей, я дрожу и радуюсь… Ты знаешь почему? Сегодня ты переменишь всё. Ты ради этого пришёл, правда?.. Чтобы переменить всё. Чтобы согреть этот дом… Я слабая, Андрей, что я? Я даже не виду, что требует перемен, кроме обстоятельств моей любви и преграды между мной и мамой, которую я чувствую благодаря своей женской интуиции. А ты сильный, Андрей. ты преобразишь невыносимое. ты разрушишь преграды…
Андрей. Я разрушу преграды? Хм-м-м… было бы очень хорошо. Но преграды крепит самый богатый человек в городе — председатель компании, главный акционер фабрики. Какая польза стать Стокманом, если останутся мерзавцы Мюлтала. (Стокман и Мюлтал — герои пьес Г. Ибсена, — прим. перев.)
Лилия. И что?.. Всё-таки нечто должно произойти. Ты пришёл дабы сказать нам, что здесь гнило. Мы знали это, но не обращали внимания. Ну же?.. Разве ты ничего не дашь нам, Андрей?
Андрей. Вам я? Едва ли. Что я могу вам дать? Не приди я, вам было бы лучше всего.

Шестая сцена

Входит скромно одетая Мира с интеллигентным, но усталым лицом.

Мира. Доброе утро, Лилия. Сегодня мы играем?
Лилия. Доброе утро, Мира. Ах, сегодня мы едва ли сможем. Вчера вечером вернулся мой брат, и я не хочу расставаться с ним. Андрей, это моя учительница музыки.
Андрей (кланяется). Я думал, что едва ли найду тут человека, играющего на пианино.
Мира. Почему?
Андрей. Кто знает, такая моя придумка. Мне кажется, что в городке с несколькими фабриками музыка мало популярна.
Мира. Вы правы. Здесь живут в основном рабочие, а у мещан мало времени для музицирования. Иные находят себе, если можно так выразиться, более радикальные развлечения… А вы любите музыку?
Андрей. Я люблю любое искусство, если оно даёт мне жизненный импульс.
Мира. Вот как? Тогда зачем вы вернулись? Правда вы сможете ужиться с нами?
Лилия. Мы-то ужились!
Мира. И всё же. Какой импульс возможен здесь? Я наслышана о вас. Вы знакомы мне по вашим скульптурам. Входя к вам, я ненароком услышала последние ваши слова. Чем вы займётесь? На взлёте вы сломаете крылья.
Андрей. Вы явно переоцениваете меня. Прежде всего я не собираюсь летать. У меня довольно дел на земле.
Лилия. Мы будем ваять, правда, Андрей? Ты станешь созецать даль в окнах и, как сказала мама (подходит к окну), «будешь ловить свои образы в дрожащем воздухе».
Андрей. Ты слишком нетерпелива. И зачем мне ловить образы в воздухе, когда на земле их достаточно?
Мира. Вы заметно измучены — подолгу голодали?
Андрей. Мне неприятна эта тема. Зачем вы спрашиваете?
Мира. Зачем? Если вы останетесь тут, то может быть совсем пропадёте. Я составила представление о вас, но похоже вы его разбиваете. Я думала. что вы зажжёте огонь выношенной вами в душе искрой, а оказывается, что жизнь утомила вас. Лучше уйдите. Я боюсь за вас, уйдите!..
Лилия (испуганно). Батюшка!...
Андрей. К чему этот вскрик?
Лилия. Не знаю… Может быть я боюсь внезапно полетевших в будущее часов. Андрей, прошу тебя, не будь таким непримиримым. Не спеши, прошу тебя, Андрей, не торопись… (Театрально.) Я очень люблю тебя, Андрей… и ты меня любишь, правда? Не торопись… у тебя есть время… Ну вот, ты помедлишь?
Андрей. Что происходит с тобой? Чего ты пугаешься? Конечно, у меня есть время.
Лидия. Они скоро придёт и… вы начнёте… И по нему я сильно страдаю, Андрей… Поверь, он очень добр… А все мы тут связаны, все мы… Погоди, не спеши…
Мира. Тебе нездоровится. Лилия, лучше уйдём-ка. (Хватает её за руку и тянет за собой.)
Лилия. Нет, ничего… Мира, пойдем-ка поиграем… Ты исполнишь ту легенду, как она зовётся?.. Ах да, «Предвесна». О северянке, которая истово ждала весны, но первый весенний ветер снёс лавину, засыпавшую её в хижине…

Седьмая сцена

Медленно и шатко они уходят. Минуту Андрей стоит один, задумавшийся. Затем он энергично машет рукой. Входит Борис Попов.

Попов (взволнованный). Ты один?
Андрей. Да, только что вышла Лили с учительницей.
Попов. Так-то лучше… Я хотел поговорит с тобой наедине.
Андрей (собранный). Нелишне.
Попов. И я думаю, чем скорее тем лучше. Надо прояснить горизонт пока не грянула буря.
Андрей. Ты ещё не забыл свою морскую термонологию. Только не радо ли дождаться бури, а затем всё само прояснится? Попов. Андрей, не играй словами. Я всегда был радикален. Компромиссы никогда не были присущи мне. Твое место в этом доме после возвращение тебе не определено. Это чувствуют все. И поскольку мои мускулы ещё не ослабли, я первый обязан пуститься в открытое море.
Андрей. Дело не такое рисковое, каким ты его представляешь. Вопрос сводится к тому, останусь ли я здесь, или нет. И первое, и второе не страшно. Вы неплохо жили без меня восемь лет, так что прекрасно могли бы жить и впредь.
Попов. Оставим дилеммы. И без того нам следует поторопиться. Скоро к нам придут председатель и инженер Романов. А ждать дольше у меня нет сил, не могу. (Отчаянно.) Зачем ты это сделал, Андрей?
Андрей. Зачем я метнул бомбочку? Почему такую маленькую? Поскольку силы у меня были — щепоть пороху, а сознание — туман.
Попов. Кто надоумил тебя осквернить веру стольких поколений; что толкнуло тебя к поруганию единственного и незаменимого, к чему мы обращаемя в самые критические минуты?
Андрей. Нет, я не желал поругания вашей веры. Напротив, я хотел очистить её. Тогда я наивно верил, что некий громкий протест способен преобразить всё. А было не так. Затем с каждым днём мои иллюзии умирали одна за другой. И ныне я уже не намереваюсь чистить то, во что вы верите. Это бесполезно.
Попов. Очищение… тебе «чистить» нашу веру? Зачем? От чего? Хорошее дело!.. Горели свечи… Сотни обращённый к небу душ ждали воскрешения Того, Кто выносил в себе любовь к человечеству… И когда священник молвил «Христос воскресе!», всершилась твоя игра в «очищение» народа. Один обезумевший тогда ребёнок и ныне напоминает о твоём «причастии».
Андрей. Конечно, плохо, что из-за меня обезумел ребёнок. Прервать нормальное существование только что начавшейся жизни… Нехорошо… Но тогда мы все были обезумевшими, или нет — гипнотизированными.
Попов. Все?! (Раздражённо.) Неверно, я никгда не был под гипнозом! Я всегда смотрел открытыми, моряцкими глазами. Море никогда не терпит лунатиков.
Андрей. Впрочем, далеко не все. Были и те, которые видели, но молчали, поскольку им так было удобно. Другие не смели. Я был моложе всех, самый порывистый — и не стерпел...
Попов. Да… не стерпел… и всё же начало не ясно. Что тебя толкнуло?
Андрей. Погоди, погоди, вот я скажу тебе… Дай мне собраться с мыслями. Я ничуть не оправдываюсь… В начале каторги я долго думал об этом. Поначалу всё было как в тумане, но затем мало-помалу мои мотивы прояснились. Я понял, что мне не надо было так поступать. Самая большая моя ошибка в том, что люди не знали, зачем я это сделал. Иначе в принципе я был бы прав.
Попов. Не понимаю. Прав?!.. Почему прав?.. В чём были виновны присутствовавшие в храме, погубленные тобой? В чём был виновен ребёнок?...
Андрей. Ребёнок ни в чём не виноват. Но другие всё же были виновны, поскольку не видели… И выбрав ту ночь, я верно желал их прозрения. Именно этого я хотел, или нет — точно и поныне не могу сказать, но иначе быть не может. Впрочем, я совершенно ясно помню, что моя бомбочка предназначалась священнику.
Попов. Священнику?!
Андрей. В этом вся наивность.
 Попов. Андрей, ты пока не избавился от гангрены, совратившей тебя. Послушай меня, сегодня мы трудимся, желая воздвигнуть крест над пропастью. Довольно! Будь конкретен! О каком причастии ты бредишь?! 
Андрей. Я не брежу. Картина прошлого словно оживает передо мной. Помнишь, как за десять дней до Пасхи они повесили одного? Болтали, что предателя. Зачем, что его толкнуло? Общество обычно не ищет сложных мотивов. Я помню последний момент: священник приближается к нему для последнего причастия. В этом всё! Именно тогда меня осенило. Надо было ему причащать обречённого? Он исполнил обряд с совершенным равнодушием, подобно венчанию. Он оказался приспешником убийства. Он совершенно вписался в официальную процедуру. С диким взглядом у виселицы стоял смертник, коему оставалось несколько минут жизни. Он совершил преступление. Но следовало ли религии участвовать в санкционированном убийстве? И если суд пожелал посредством убийства избавиться от опасного человека, то разве религия открыла ему врата рая? Отнюдь. В этом случае налицо противоречия между судом и релилией, но ясно, что они не имели права. Суд убил согласно строгим законам, которым сотни лет. И страшно то, что он убил человека с умыслом, что совершил злодеяние, выписанное в тысячах томов, а религия не протестовала. Напротив, она присоединилась к процедуре, выдав суду индульгенцию.
Попов. Разве не нужно было облегчить ему последние минуты?
Андрей. Но почему последние? И ещё, с какой верой он принимал своё последнее причастие? С мертвцки побледневшим лицом. И я убеждён, что убей его, или расстреляй в ту минуту, он не ощутил бы никакой боли, настолько призрак виселицы владел смертником.
Попов. Но ты восстаёшь с убийством против убийства. Где логика? Значит, ты всё-таки был слишком молод и порывист. Значит, у тебя не было права.
Андрей. Да, да… слишком молод… Но мой метод оказался плох не из-за его жестокости, а потому что он не вызвал никакого отклика. Кто понял тогда мою обиду? Никто. А её нужно было понять. Её… Теперь я бы не поступил так. Я бы сначала растолковал людям пользу от своего будущего поступка. Я бы увлек их на то же, своим примером — вот это другое дело.
Попов. А знаешь ли ты, в какой критический момент увлекло нас твоё «причастие»? Знаешь ли ты, что если не председатель, мы бы пропали?
Андрей. Возможно. Но насколько я понял, мой поступок был честным. А этот «председатель»… я и дня с вами не пробыл, а постоянно слышу о нём. (Нарочито.) Каков благодетель??
Попов. Довольно, Андрей, ты всё торопишься, остынь. Чем ты думаешь тут заняться?

Никола Вапцаров
перевод с болгарского Терджимана Кырымлы