Берри (Berry)

Когда парень прибыл четырёхчасовым поездом, надо же, он оказался цветным! Мисс Осборн увидела его на перроне в первую минуту и ей ничего не оставалось, поскольку ни один поезд не следовал из города той ночью — и она задала новичку мытьё посуды. Кухонный мальчик-скандинав в полдень без уведомления оставил службу, бросив всё на хозяйку, чья срочная телеграмма в бюро трудоустройства Нью-Джерси вызывла немедленный отклик «только цветные». На карточке значилось имя парня: Милберри Джонс.
Хорошо, но где ему спать? Издавна и поныне кухонный слуга и мужчина на все руки, садовник и шофёр в одном лице, по праву жили «белом» доме. И мисс Осборн не могла представить себе негра в качестве прислуги. Подручные ей всегда попадались такие обидчивые, и в провинции трудно было выбрать добрую прислугу. Итак, сразу после обеда оставив Милберри у мойки, миссис Осборн налегке прогулялась по боковой лужайке коттеджа доктора Ренфилда.
Под большим навесом над портиком санатория громко шумели играющие дети. Пересекая двор под соснами и клёнами, дама услышала, как няня сказала одному из них: «Веди себя прилично, Билли!» У портика мисс Осборн надеялась увидеть доктора Ренфилда. Ей ненавистен был стук в дверь его квартиры, после чего доктор показывался вместе со своей женой. Среди нянь и прислуги санатория для скалиозных детей ходил слух, что мисс Осборн влюблена в доктора, что она просто стережёт его взглядом и не только им.
Конечно, в этом нет ни слова правды, говорила себе мисс Осборн, в то же время подчёркивая, что Марта Ренфилд явно не хороша для такого мужа. Во всяком случае, тем вечером ей не выпало никакое приключеньице по пути к его коттеджу. Она хотела было увидеть доктора чтобы расказать ему о первом негре в их среде, которому лучше переночевать бы при санатории, пока она не найдет себе другую прислугу. Впрочем, Берри выглядел приличным мальчиком.
Доктора Ренфилда не было дома. Вышла его жена и ответила гостье довольно холодно, дескать, она полагает, будто доктор совершит свой обычный обход Дома в восемь вечера. Она надеется, что мисс Осборн дождётся его.
«Добрый вечер!»
Мисс Осборн пошла к себе тёмным-претёмным двором. Она слышала шорох волн у берега внизу и видела восходящую молодую луну. Она подумала, что доктор может быть прогуливается в сумерках один вдоль берега. Ах, доктор Ренфилд, доктор Рен...
Вр время дежурного обхода в восемь он ненадолго зашёл в конторку кастелянши Осборн, где та корпела над ведомостями и счетами. Он обратился к ней своим бородатым и молодым лицом, устремил на неё огромные тёмные глаза и молвил: «Я слвшал, вы хотели видеть меня?»
«Да, действительно, мистер Ренфилд, — забулькала и захрипела мисс Осборн. — У нас новая забота. Знаете ли, кухонный рабочий ушёл сегодня утром, и я послала телеграмму в агентство „Помощь высшего класса“ с просьбой прислать кого-нибудь четырёхчасовым поездом — и они направили нам негра! Парень выглядит в общем приличным, но я просто не знаю, куда мы его поместим в нашем Доме. Что вы думаете на этот счёт?»
Доктор воззрился на неё с превеликой серьёзностью. Он думал. Затем он ответил вопросом: «Слуги его заметили?»
«В общем да. За ужином они отнесились к новичку спокойно. Но проблема в том, где ему спать!»
«О, да,» — сказал доктор Ренфилд и поджал губы.
«И где мы предполагаем держать его всё лето, или пока не подыщем ему замену?»
«Да-с».
Доктор снова задумался. «Вы говорите, он способен выполнять эту работу?.. А что если в мансарде? Она пока не занята… И, кстати, сколько вы думаете платить ему?»
«Десять долларов в неделю,» — подняв брови, ответила мисс Осборн.
«Хорошо, платите чернышу восемь и смотрите за ним, — бросил доктор Ренфилд и на миг засмотрелся в глаза мисс Осборн. — Спокойной ночи». Затем он повернулся, ушёл и оставил её в одиночестве. Оставил её. Оставил её.
Вот так Милберри устроился на службу в «Летний Дом для сколиозных детей».
Милберри был красивым чёрным парнем: высокий, добродушный и сильный, он верно походил на Поля Робсона в его двадцать лет. Кроме того, он был неучён. Берри был родом из Джорджии, где не много школ для негров. И он совсем недавно оказался на Севере. Он был доволен работой, даже в «Доме для сколиозных детей» в провинции на берегу моря в пяти милях от ближайшей железной дороги. Милберри долгие недели было голодал в Ньюарке и Джерси-сити. Он нуждался в работе и пище.
Пусть и необразован, он перенял мудрость своей матери и был чуток к окружающим его людям и обстоятельствам. Он без труда понял, что свои восемь долларов в неделю здесь он отработает с большой лихвой и в этом Доме белые свялят на его плечи множество забот.
Милберри вставал в 5.30 утра, разжигал огонь на кухне, кипятил кофе для нянь, затем принимался за чистку картофеля, лука и яблок. После завтрака он мыл всю посуду, скрёб горшки и сковороды, драил пол и заносил дрова для камина в переднюю (что было сверхурочной обязанностью, возложенной на него белым подручным). И официантки взяли обычай поручать ему чисту столового серебра и колоть им лёд для питьевой воды. И мисс Осборн задавала ему лишние поручения, совсем не по кухне, например, чистку потолка, или перестилку полок в кладовой, или мытьё окон столовой. Милберри знал, что его используют как рабочую скотину, дурака и ниггера. Но он делал что ему прикажут и не выглядел оттого взбешённым— работу было слишком трудной найти, и он предже слишком долго голодал в белом городе.
«Кроме того, — говорил себе Милберри,— норов белых людей, я имею в виду некоторых из них, слишком крут для меня. Я полагаю, что среди них есть немного хороших, но большинство не доброе, во всяком случае, они не хорошо относятся ко мне. И Бог свидетель, что я ничего плохого им не сделал, ни-че-го-шень-ки».
Но по-настоящему не работа беспокоила его в Доме, и не то, что целыми днями никто не заговаривал с ним даже о маленькой доплате за сверурочное. Нет, он и прежде часто выполнял работу, где тебя укатывало до смерти. По-настоящему Милберри беспокоило ощущение чего-то ложного в окружающем его мирке, чего-то дутого в этом Доме, за исключением маленьких деток-калек, которые здесь чем-то походили на него: им никак не лечили. То ли заброшенность этого уголка джерсийского берега с его шетинистой травой, соснами и песком внушала ему это ощущение. Затем Милберри подумал, что оно от доктора с его киношной бородой, следимой неотступным женским взглядом. Ещё эти болезненные нанечки, жалующиеся доктору на плохое питание и на «мелкое отродье», подопечное им. И постоянные пересуды о том, кто приближён к доктру Ренфилду. И высокомерие мисс Осборн ко всем, кроме доктора. И вся эта погоня белого персонала за мелкими выгодами, и недоброта доктора, также — главной няни и мисс Осборн.
«Здесь есть что-то дутое, поддельное, — говорил себе Милберри. — Удивительно то, как они улучшают кормёжку, когда чей-нибудь ма или па приезжает сюда, и снова принимаются за старое, когда те отбывают. Это похоже на частное шулерство доктора Ренфилда — так цыган солнцем вертит. Бедные детки».
Негр был прав. Летний дом гнался за прибылью в притворных заботах о навеки искалеченных детках среднего класса, чьи родители не могли позволить себе больших расходов на их содержание, но всё-таки довольно тратились на своих чад, которые получали намного меньше положенных им благ. Милберри работал на кухне и видел, что хорошие консервы приходовал персонал, а что подешевле доставалось деткам. Иногда подобное бесчестие бывало ему невтерпёж. Иногда он думал, что не в силах дольше работать на Дом, если бы не детки.
Ведь деткам всё пуще нравился Милберри.
Однажды после полудня, во время своего короткого отдыха он было прогуливался по берегу, где играли малыши-волокуши, а безнадёжные калеки наблюдали в своих креслах-каталках. Небо было почти безоблачным, и песок серел. И вдруг с чего-то полил дождь. Няни заметили Милберри и кликнули его помочь им быстро эвакуировать деток в Дом. Самых грузных калек няни в одиночку с трудом усаживали на кресла. Некоторые пациенты вообще не ходили. И Милберри, как большой и добрый конь, подбирал одного ребёнка за другим, иногда сразу двоих, и уносил их под широкий навес портика. Детям нравилось кататься на его спине, или барахтаться у него под мышкой под славным инежным летним дождём.
«Давай ты поиграешь с нами», — предложил ему один ребёнок когда все они уже сидели в сухом затишке с нянами.
«И верно, ты вернись и поиграй с нами»,— поддакнул второй.
И вот на следующий день Милберри снова пришёл на пляж и играл с калечками. Поначалу няни мисс Бакстер и мисс Хилл не знали, позвилить ли ему это, но их подопечные явно наслаждались игрой. И когда настал тихий предобеденный час, Милберри помог няням спрявиться с ненавистным им откатом кресел. И он поддерживал за ручки ковыляющих деток, на пригреве рассказывал им сказки и смешные истории. И однажды, когда после обеда шёл дождь, он пел им песни, старые негритянкие песни Юга, такие задорные и любимые детьми.
Затем почти всегда после мытья ланчевой посуды, если мисс Осборн не задавала ему сверхурочную чистку ваз или тёрку ванн, Милберри наведывался на пляж. Дети крепко сдружились с ним. Они обожали его, и он души в них не чаял. Они звали его Берри и обнимали как старшего друга.
Старние белые только задавали ему работу, шутили над его чернотой и темнотой, высмеивали его простацкую южную речь и малопонятный выговор. А дети нисколько не обращали внимания на его акцент. Они любили его песни и истории.
И он выдумывал свои сказки из ничего только ради этих несчастных калечек, поскольку и он любил их.
Так остывало лето. Наступил август. В сентябре Дом закрывался. Но несчастье настигло Милберри до конца срока.
В конце августа настала дождливая неделя, и дети не могли покинуть портик. Но однажды после обеда показалось солнце, яркое и тёплое. Морская вода снова заголубела и песок заблистал. Привыкшая к добровольной помощи мисс Бакстер, направилась на кухню и кликнула Милберри, занятого мойкой ланчевой посуды.
«Берри, мы сносим детей на пляж. Поскорее приди и помоги нам управиться с креслами».
«Йес, мэм,» — откликнулся Берри.
Когда он пришёл под навес, все дети очень радовались может быть последней оказии поиграть на солнышке: они прыгали, кричали и хлопали в ладоши, а маленькие паралитики смеялись, сидя в креслах-каталках. А инвалиды в эластичных бинтах уже выбрались из-под навеса и собрались на прогулку.
«Привет, Берри, — все дети окликнули чёрного парня. — Эй, Берри!»
До пляжа оставалось несколько сотен ярдов. Известное количество кресел надо было протолкнуть по бетонной дорожке до кромки песчаного пляжа. Некоторым из детей было невтерпёж. Кроме нянь и Берри в доставке детей тем днём подвизался рабочий, поскольку солнце явно выглянуло ненадолго.
«Сначала меня, Берри! — крикнул один ребёнок. — Чур я первый!»
«Будет сделано,» — добродушно откликнулся молодой негр.
Только Берри столкнул кресло, как ребёнок, смеясь от избытка восторга, внезапно наклонился вперёд и потерял равновесие. Молодой негр заметил это и, стараясь поддержать ребёнка, упустил кресло. Но тот опередил помощь своим падением, а кресло упало так, что его деревянная спинка его разбилась вдребезги до железной оплётки. Лёжа в траве, мальчик визжал.
Господи милостивый!
Сбежались все нянюшки, человек на все руки и мисс Осборн тоже. Берри поднял мальчика, который, видимо скорее испуганный, чем ушибленный, рыдая, приник к его шее.
«Бедный детко, — приговаривал Берри, — Ты шибко ушибся? Много жалко».
Но няни очень разозлились, ведь они отвечали за калечек. И мис Осборн… ну, она помчалась к доктору Ренфилду.
Маленький мальчик так и вцепился в Берри, и ничуть не позволил няням оторвать его. Когда прибыл доктор Ренфилд, он перестал плакать, но пока вслипывал. Он крепко-крепко обнимал шею чёрного парня.
«Дай мне этого ребёнка,» — нацелившись каштановой бородой прямо в Берри, сказал ему доктор Ренфилд, визуализируя в уме раздражённых родителей мальчика и увесистый счёт, выставленный ими Дому, и дурную славу о последнем.
И доктор сам попытался оторвать мальчика, но тот всё кричал и тянулся к Берри, не отпуская его. И откуда взялась сила в его кривых, перебинтованных ножках, которыми он отбрыкивался от Ренфилда.
«Дай мне ребёнка! — заорал доктор на Берри. — Принеси и положи его на кушетку в моём оффисе!» Он нацепил пенсне. «Ты безалаберный чёрный мерзавец. А вы, мисс Бакстер… — поморщившись, доктор смерил её взглядом, —… зайдите ко мне».
В клинике выяснилось, что мальчик на самом деле не поранился, правда. Его ноги с роджения были согнуты и искалечены. Ничто им уже не могло сильнее повредить. И, к счастью, он даже не ослабел от нервного шока.
Но доктор всё приговаривал: «Преступная безответственность! Преступная безответственность!» Мисс Осборн неустанно поддакивала ему:" Да, да, разумеется! Вот именно!" Виноватым оказался только Берри.
Чёрному парню было ужасно не по себе. Но никого из взрослых похоже не интересовало его самочувствие. Все они только и говорили: «Какая тупость! Он уронил больного ребёнка!»
«Выгоните его, — приказал кастелянше доктор, — сегодня. Тупой ниггер! И вычтите с него десять долларов за разбитое кресло!»
«Мы платили ему всего восемь долларов в неделю», — сказала мисс Осборн.
«Хорошо, вычтите всё».
Вот так, без жалованья за последнюю неделю, Милберри отправился восвояси в Джерси-сити.

Ленгстон Хьюз
перевод с английского Терджимана Кырымлы