15.
Катарина гладила шерсть безжизненного зверя. Пыль и щетинки лезли ей в ноздри. Ей пришлось несколько раз сильно чихнуть.
Она всё толстеет, подумал Петер.
Альбертина непокоилась, но не желала встать и сквозь кабацкую сутолоку пройти в туалет. Бутылка вина была полуполной.
— Всё не так, всё не годится, — задиристо сказала она.
Альбертина уже охмелела и курила сигареты одну за другой. Нё рыжые волосы дико топорщились.
Катарина ударила рукой по столу.
— Ну и что?! Бывает и не то! В каком-то отвратительном свитере моя мать регулярно валится за моей дверью. Рыдая, она сидит на лестнице. Совершенно жуткие краски, как тебе?
Она нервирует меня, подумал Петер.
Альбертина смолчала и продолжила пить.
— Проклятые деньги, — пробурчала Катарина. — Прости… скажи, да или нет… ты не могла бы немного накачать меня?
Альбертина положила руку на плечо своей подруги.
— Сколько тебе надо?
— Нет, — вскрикнула Катарина, — я не возьму. Клянусь тебе.
— Итак, сколько?
— Я не хочу!
Она отстранилась от руки Альбертины и скребла шерсть пса.
— Не ставь из себя. Сколько?
— Оставь! — грозно откликнулась Катарина. — Я тебе этого не прощу!
Петер слюной растёр себе брови и заморгал, рассматривая стойку.
— Ну ладно. Ещё бутылку вина?
— Естественно.
Тридцади с небольшим лет мужчина и женщина ломились к нарочно свободным местам в конце стола. Они мельком поздоровались с Катариной.
— Мои прежние знакомые, — сказала Альбертина.
— Но к чему они мне здесь?
Альбертина внезапно встрахнула головой и закопалась пальцами в волосах.
— Вот она! Видишь?!
Катарина пошерстила её волосы.
— Ничего не вижу.
— Ничего? Вот! Вот!
Она склонила голову почти до стола. Катарина внимательно щупала её.
— Ничего не вижу.
— Но я чую их. Там она сидит, скотина рогатая.
— Нет, правда ничего. Минутку...
Катарина щёлкнула ногтями в волосах.
— Пара вшей. Погоди, я их уделаю. Слышишь?
Смеясь, Альбертина обняла подругу.
— Ты моя премиленькая. Обезьяны так ищут вшей… разве нехорошо? Я ненарочно, да и что остаётся двоим идиоткам?
Они затараторили.
— Я подумала то же.
— Как они отреагировали на мою акцию?
— С отвращением.
— Но я вовсе не хотела сделать им плохо. Они постоянно набиваются в постель, лезут на мишку (плюшевого, — прим. перев.) Он лежит на подушке — и его чёрная шёрства похотливо топорщится от этих малышек. В сущности они хорошие.
Катарина вытерла своё распалённое лицо.
— Значит и я хорошая. Моя самая старая кукла, голоногая Лотта, сидит на кушетке. В печали я кладу её в свою постель.
Кого это интересует, подумал Петер.
— Ты моя любимейшая, — Альбертина чмокнула подругу в нос. — А что с этим милым псом, которая всегда с тобой?
— Мне его снова придётся сдать в починку.
Пара на конце стола помахала Фридриху.
— Желаем доброго вина, — сказал мужчина.
С вызовом, словно он уже много раз пил здесь совершенно жалкое вино.
— Бутылку из лучших, — поддакнула дама.
Её спутник кивнул и невольно изобразил руками объём бутылки, словно хозяин был слабоумным. Фридрих искоса окинул взглядом Катарину с Альбертиной.
Альбернита внезапно сникла, её глаза устало заблистали так, словно она капитулировала. Она ощутила, как выступили её скулы и сморщились румяна под глазами. На её тёплую кожу лёг прохладный, взмытый алкоголем фильм. «Ты бы проводил меня домой,» — попросила она Петера.
Она наскоро попрощалась, черкнула пару слов на пачке сигарет, несколько раз поцеловала в щёки и в губы Катарину и ринулась к стойке чтобы заплатить за всех.
Во дворе её вырвало. Облегчённо стеная в паузах, она слышала писки мышей из сарая. Мне хорошо, думала она при шорохе.
Они ещё немного погуляли. Альбертина тайком улыбалась. Мужчины оборачивались им вслед. Когда снова задождило, она остановила такси. Петер вернулся.
С добрым остатком вина в бутылке Катарина азартно и страстно наседала на пару. Она просила денег.
Те явно досадовали. Стараясь не слышать просьбу, дама хлебнула вина и чуть не подавилась. Мужчина тянул время и предлагал «после и по существу».
— Никаких дискуссий, прошу, — сказала Катарина и встала.
Дама порылась в кошельке и, не глядя на Катарину, сунула её в руку две пятимарковые банкноты, а затем, после краткого раздумья, ещё одну десятимарковую.
— Благодарю, — отрезала Катарина.
Она сунула пса под мышку и сквозь толпу двинулась к выходу.
— Я предвкушаю хорошее, — сказала она Петеру.
Она умиротворённо внимала пощелку своих каблуков по безлюдным улицам. Они шли к нему. Его окно светилось. Они ни шатко ни валко вскарабкались по лестнице. У его двери она надолго остановилась. Они ничего не расслышали. Тихо отворил Петер. На его скомканной постели лежал Августин.
— Вы педики?
— Ах, пожалуйста оставь это. Я чувствую себя на пару шагов отставшим от мира.
Его комната был полна тысячами обрывков, листов и страниц. На бельевых верёвках трепыхались бумажные флаги.
— Все твои выдумки?
— Придумки.
— Это вдохновляет тебя?
— Да. Когда темнеет.
— Могу я остаться?
— Охотно.
— О чём ты думаешь?
— Я нахожусь в тишине незнакомой квартиры. Чувствую тесноту брюк. Тысячную долю секунды я испытываю гневное желание всё тут одним махом перебить. Затем я печально сижу в спальне и представляю себе, как вдруг неожиданно войдёт хозяйка. Нет ничего жалче меня в этот миг. Но она не спохватится и не усложнит моей миссии своими шагами.
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
