Очарование

Тебе известным вечером я с другом шел,
который сам о личных планах толковал.
Мне стало странно, молчуну в дуэте с ним
и, полуслыша спутника в притьме, я стал
себя тобой считать: как будто ты идёшь
во мне и внемлешь в точь как я моим словам...
И тихо я кивал, и бормотал ему —
мой мах ресниц был твой, и плоть твоей
в движеньи каждом до интимнейших глубин...
И твой пугливый девий дух любил меня оттоль...

Христиан Моргенштерн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Bezauberung

Ich ging einmal des abends, den du kennst, den Weg,
mit einem Freund, der mir von seinen Plänen sprach.
Da ward mir seltsam: Wie ich schweigend neben ihm
und halb ihm lauschend ging im Dämmerlicht, geschah's,
dass ich mich selbst als Dich empfand, als gingest Du
in mir und lauschtest, wie ich seinem, meinem Wort...
Und leise nickt' und murmelt' ich ihm zu,
mein Augenaufschlag war der Deine, Dein mein Leib
in jeglicher Bewegung bis ins Innerste...
Und deine scheue Jungfraunseele liebte mich aus mir...

Christian Morgenstern

Евины волосы

Подобны полю на заре в побуд
твоей головки чуднорусы волны —
их злато у`тра так заметно полнит,
а солнце-взор свой медлит денный труд.

Взор полыхнул, как пурпуром окрашен:
в нём алый мак, таясь, живёт у дна?
Но только вечер-свет прохладой машет,
он снова блед, как де`вица-луна.

Христиан Моргенштерн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Evas Haar

Als wie ein Feld, das erstes Licht ereilt,
sind deines Hauptes wunderblonde Wellen:
Ein sanfter Morgen scheint ihr Gold zu schwellen,
darauf der Sonne Auge zögernd weilt.

Nun flammt es auf, als kam' es Purpur malen, —
ist es der Mohn, der heimlich in ihm wohnt?
Doch wann der Abend naht mit kühlem Strahlen,
so ruht es wieder blaß, wie keuscher Mond.

Christian Morgenstern

Точка

Сквозь голову погасшую текут
 пустые улки в блеске. Больно мне.
Я остро чую, что схожу на нет.
Шипы телесных роз, ужель капут?!

Ночь в плесени — фонарный яд огней
говном зелёным вымазал её.
Котомкой сердце. Кровь как лёд стаёт.
Мир рушится. Глазам всего больней.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Punkt

Die wüsten Straßen fließen lichterloh
Durch den erloschnen Kopf. Und tun mir weh.
Ich fühle deutlich, daß ich bald vergeh —
Dornrosen meines Fleisches, stecht nicht so.

Die Nacht verschimmelt, Giftlaternenschein
Hat, kriechend, sie mit grünem Dreck beschmiert.
Das Herz ist wie ein Sack. Das Blut erfriert.
Die Welt fällt um. Die Augen stürzen ein.

Alfred Lichtenstein

Зимний вечер

В желтушных окнах тени в чае ищут нег.
Тоска колышется над твёрдыми прудами.
Нашли трудяги неостывший трупик дамы.
Орут потёмки, тлея, мечут синий снег.

Как мило догорает вечера хрусталь!
Луна льёт платину в простенок, это в пятых.
В-шестых, где мост, у фонарей зеленоватых
лежит цыганка. Пой, гармонь, её не жаль.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Winterabend

In gelben Fenstern trinken Schatten heißen Tee.
Sehnsüchtge wiegen sich auf hartem Schimmerteiche.
Arbeiter finden eine sanfte Damenleiche.
Johlende Dunkle werfen glimmend blauen Schnee.

Wie lieblich der kristallne Winterabend brennt!
Schon strömt ein Platinmond durch eine Häuserlücke.
Bei grünlichen Laternen unter einer Brücke
Liegt ein Zigeunerweib. Und spielt ein Instrument.

Alfred Lichtenstein

Дождливая ночь

Утопло небо. День к чертям собачьим.
Как «перлы» в лужах бычатся окурки.
Окрошка света сыплется: маячат
два кома-дома и немного улки.

Прогнило остальное все и жрётся
туманом чёрным, что валит стеною
трухлявой. Та от тяжести трясётся,
дождём кропит… густым… и серым гноем.

Как будто каждый миг собой решился
всю тьму-чуму угробить и раскаять.
И одинокой пьяницей-кувшинкой
внизу в болоте, глянь, авто сверкает.

Ползут сюда древнейшие путаны,
чахоточные жабы из затонов.
Заколют там свинью… Кто тут, обманы?
Убить стократ хотят потопа тонны...

Быть может, только в хляби загорится,
как чёрт в свинячьем облике маячит.
Быть может, чудо чу`дное творится,
безумное, брутальное, собачье.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Regennacht

Der Tag ist futsch. Der Himmel ist ersoffen.
Wie falsche Perlen liegen kleine Stumpen.
Zerhackten Lichts umher und machen offen
Ein wenig Straße, ein paar Häuserklumpen.

Verfault ist alles sonst und aufgefressen
Von schwarzem Nebel, der wie eine Mauer
Herunterfällt und morsch ist. Und im Pressen
Bröckelt wie Schutt der Regen — dichter — grauer —

Als wollte jeden Augenblick die ganze
Verseuchte Finsternis zusammensinken.
Wie eine seltsame, ertrunkne Pflanze
Unten im Sumpf siehst du ein Auto blinken.

Die ältsten Huren kommen angekrochen
Aus nassen Schatten — schwindsüchtige Kröten.
Dort schleicht eins. Dorten wird ein Schwein erstochen.
Der Regensturz will alles übertöten...

Vielleicht erscheint inmitten düstrer Feuer
Der Teufel selbst in der Gestalt des Schweines.
Vielleicht geschieht etwas ganz ungeheuer
Blödsinniges, Brutales, Hundsgemeines.

Alfred Lichtenstein

Мир
посвящение одному клоуну

По люд-зверью топочет дней немало.
В морях блаженных рыщут глад-акулы.
В кафе блистают лысины и сало.
Девичьи крики сводят мужу скулы.

Торчат на теле мира книгочеи.
Вечор он спрятан в щёлоке лиловом.
Парит стекле оконном торс ничейный.
Его глаза из глыби мозга, снова.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Welt
(Einem Clown zugeeignet)

Viel Tage stampfen über Menschentiere,
In weichen Meeren fliegen Hungerhaie.
In Kaffeehäusern glitzern Köpfe, Biere.
An einem Mann zerreißen Mädchenschreie.

Buchleser hocken still auf ihrem Leibe.
Ein Abend taucht die Welt in lila Laugen.
Ein Oberkörper schwebt in einer Scheibe.
Tief aus dem Hirne sinken seine Augen.

Alfred Lichtenstein

Туман

Туманом мягко уничтожен мир.
Бескровные деревья тают в дыме.
Мы словно тени, с криками парим —
и бестии, горя`, несутся с ними.

Газфонари как пойманные мухи:
трепещут все, на волю щели ищут.
Но сбоку, там вдали сидит в мокрухе
луна-полна, как жирный паучище.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Nebel

Ein Nebel hat die Welt so weich zerstört.
Blutlose Bäume lösen sich in Rauch.
Und Schatten schweben, wo man Schreie hört.
Brennende Biester schwinden hin wie Hauch.

Gefangne Fliegen sind die Gaslaternen.
Und jede flackert, daß sie noch entrinne.
Doch seitlich lauert glimmend hoch in Fernen
Der giftge Mond, die fette Nebelspinne.

Alfred Lichtenstein

Мечты, мечты

Пауль молвил: «Ах, вот бы вечно на авто кататься...

Буравимся меж корабельных сосен,
равнины режем прямо без конца и края,
и, ветер обогнав, мы покоряем сёла, быт и живность.
Нам ненавистна только вонь ленивых городов.

Так мы весь белый свет прокуролесим...
Пока одним прекрасным вечерком
у дуба крепкого конец свой мощный не обрящем».

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Schwärmerei

Paul sagte: Ach, wer doch ewig Auto fahren könnte —

Wir bohren uns durch hochgestielte Wälder,
Wir überholen Flächen, die sich endlos schienen.
Wir überfahren den Wind und überfallen die Dörfer, die flinken.
Aber verhaßt sind uns die Gerüche der langsamen Städte —

So werden wir die ganze Welt durchauteln...
Bis wir einmal an einem heitern Abend
An einem starken Baum ein kräftges Ende finden.

Alfred Lichtenstein

Пригородное кабаре

Официантов потных полон зал —
они торчат сугубо, как колонны.
Юнцы во вшах хихикают нескромно.
А девки зырят с корабля на бал.

Тут в массе пиво жёлтенькое пьют.
Охотный ряд таращится хоть тресни.
Девица-блеск поёт простые песни.
Еврей-юнец с роялем: пальцы бьют.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Das Vorstadtkabarett

Verschweißte Kellnerköpfe ragen in den Saal
Wie Säulenspitzen hoch und übermächtig.
Verlauste Burschen kichern niederträchtig,
Und helle Mädchen blicken hübsch brutal.

Die meisten Menschen trinken gelbes Bier.
Verruchte Krämer glotzen grau und bieder.
Ein feines Fräulein singt gemeine Lieder.
Ein junger Jude spielt ganz gern Klavier.

Alfred Lichtenstein

Поездка в сумасшедший дом

Из жирных рельсов слиплись две полоски,
мелькают мимо как гробы дома.
А на углах бананы да повозки
со всякой дрянью — детям кутерьма.

Народ-зверьё влачит по улке ноги
пропав в гудках и жуткой молотьбе.
Метётся люд из проходных убогих.
Один по клумбам ходит, не в себе.

И катафалк под небом, тряпкой старой,
ползёт как червь за парой вороных.
Геройски, но… бессмысленною карой,
оно грозит и метит всем под дых.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Fahrt nach der Irrenanstalt

Auf lauten Linien fallen fette Bahnen
Vorbei an Häusern, die wie Särge sind.
An Ecken kauern Karren mit Bananen.
Nur wenig Mist erfreut ein hartes Kind.

Die Menschenbiester gleiten ganz verloren
Im Bild der Straße, elend grau und grell.
Arbeiter fliegen von verkommnen Toren.
Ein müder Mensch geht still in ein Rondell.

Ein Leichenwagen kriecht, voran zwei Rappen,
Weich wie ein Wurm und schwach die Straße hin.
Und über allem hängt ein alter Lappen —
Der Himmel… heldenhaft und ohne Sinn.

Alfred Lichtenstein

Утро

… И улиц блёсткая раскинулась тропа.
Лишь изредка по гладкому спешит ходок.
Пай-девочка сильней голубится к папа.
Глядится булочник в лазоревый восток.

Один парит как тень ночная, сам мудрец,
иссохший бог… при свете шарит как впотьмах
Бормочет как во сне. Смешок. Грядёт конец:
инфаркт, паралич, костоед в его мечтах.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Der Morgen

… Und alle Straßen liegen glatt und glänzend da.
Nur selten hastet über sie ein fester Mann.
Ein fesches* Mädchen haut sich heftig mit Papa.
Ein Bäcker sieht sich mal den schönen Himmel an.

Ein Herr mit weisen Augen schwebt verrückt, voll Nacht
Ein siecher Gott… in diesem Bild, das er vergaß,
Vielleicht nicht merkte – Murmelt manches. Stirbt. Und Lacht.
Träumt von Gehirnschlag, Paralyse, Knochenfraß.

Alfred Lichtenstein
* хорошо выглядящая (южнонем., австр.)

В лёгочной лечебнице 

Много хворых там и сям
гуляет в саду, а эти лежат в залах.
Тяжелобольных днями и ночами
лихорадит в постелях, 
как в тёплых гробах.
Ах, усталые, в чёрных одеждах
парят католички-сёстры.
Вчера один умер. Сегодня умирает второй.
В городе гуляет фашинг*.
Этот контраст мне бы
суметь сыграть на рояле.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
* в Австрии, в Южной и Восточной Германии так называют карнавал

In der Lungenheilstätte

Viele kranke Leute gehen in den Gärten
Her und hin und liegen in den Hallen.
Die die Kränksten sind, verfiebern
Alle armen Tage in dem heißen
Grab der Betten.
Ach, katholische Schwestern schweben
Müd umher in schwarzen Gewändern.
Gestern ist einer gestorben. Heute kann einer sterben.
In der Stadt feiern sie Fasching.
Den Unterschied
Möchte ich Klavier spielen können.

Alfred Lichtenstein

Песни Берлину

1.
Виват, Берлин, о зверь и самоцвет.
Меня ты фонарями обрепяшил.
Ах, как хорош ночной полет на свет
за бабами в шелках — толстухи краше.

От перемигиванья тут хмелеют.
По небу всласть мала луна-бонбон.
Когда на башнях дни вповал алеют,
горит башка как красный лампион.

2.
Тебя я вновь бросаю, мой Берлин,
в унылых градах буду сам-один,
а на холмах мне скоро предстоящих
твоё названье взрежу в тёмных чащах.

Пока, Берлин с огнями наглой расы,
прошайте вы, авантюристки-штрассе.
Кто как не я изведал вашу боль.
Дай обниму тебя, хмельная голь.

3.
В чужом меня без вёсел сносит в дали.
Как мел чужие дни, к тому же полы.
Берлин мой, опиум курной и падаль.
Кто с сердцем, тот поймёт твои уколы.

Блаженные живут в заворожённом
летают с ветром в божеские сени.
Но, гниль и яд впитав за годы, лжём мы
самим себе о в-небо-вознесеньях.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Gesänge an Berlin

1.
O du Berlin, du bunter Stein, du Biest.
Du wirfst mich mit Laternen wie mit Kletten.
Ach, wenn man nachts durch deine Lichter fließt
Den Weibern nach, den seidenen, den fetten.

So taumelnd wird man von den Augenspielen.
Den Himmel süßt der kleine Mondbonbon.
Wenn schon die Tage auf die Türme fielen,
Glüht noch der Kopf, ein roter Lampion.

2.
Bald muß ich dich verlassen, mein Berlin.
Muß wieder in die öden Städte ziehn.
Bald werde ich auf fernen Hügeln sitzen.
In dicke Wälder deinen Namen ritzen.

Leb wohl, Berlin, mit deinen frechen Feuern.
Lebt wohl, ihr Straßen voll von Abenteuern.
Wer hat wie ich von eurem Schmerz gewußt.
Kaschemmen, ihr, ich drück euch an die Brust.

3.
In Wiesen und in frommen Winden mögen
Friedliche heitre Menschen selig gleiten.
Wir aber, morsch und längst vergiftet, lögen
Uns selbst was vor beim In-die-Himmel-Schreiten.

In fremden Städten treib ich ohne Ruder.
Hohl sind die fremden Tage und wie Kreide.
Du, mein Berlin, du Opiumrausch, du Luder.
Nur wer die Sehnsucht kennt, weiß, was ich leide.

Alfred Lichtenstein 

Пустая ругань одного хозяина

Хоть стулья вышвырни в закрытое окно — за день не стащат...
А я сижу себе, и всё глаза таращу
Аншлаг во всех гости-
-ницах. Одна моя пуста. С ума сойти.
Не странно ли это?.. Просрать без привычки...
Одна беднота… те же жалкие брички.
Всё мимо со свистом…
Проклятое свинство...
К тому ж я электричество и газ жгу.
То ли бог забыл меня, а черти стерегут.
Гром и молния. Почему именно моя пуста?...
Брюзги-кельнеры изнывают на постах...
что делать мне?.. зашла
хоть бы какая шваль...
В углу как на колу сижу я с тоскливых лицом.
Пропадает винцо
и яства, и хоть бы один...
О, лучше бы лавку я сделал себе
«Сам в гробу господин»...

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Wüstes Schimpfen eines Wirtes

Es ist, um die Stühle durch die Spiegelscheiben auf die Straßen zu hauen —
Da sitz ich nun mit hochgezognen Augenbrauen:
Alle Gasthäuser sind voll,
Mein Gasthaus ist leer — Ist das nicht toll...
Ist das nicht merkwürdig… Ist das nicht zum Kotzen...
Die nämlichen Spießer — die elenden Protzen —
Bei mir geht jeder vorbei...
Verfluchte Schweinerei...
Dazu verbrenne ich Gas und elektrische Flammen —
Möge mich Gott und Teufel verdammen:
Donnerwetter… Warum ist gerade mein Gasthaus leer...
Mürrische Kellner stehen vorwurfsvoll umher —
Was kann ich denn dafür —
Kein Aas kommt zur Tür —
In engster Ecke sitz ich mit sehnsüchtgem Gesicht.
Gäste kommen nicht. — —
Das Essen verdirbt, der Wein und das Brot.
Am liebsten machte ich die Bude zu.
Und weinte mich tot...

Alfred Lichtenstein

Концерт

Нагие стулья замерли чудно,
не то испуге перед чем-то, но
немногие их них покоят зад.

Благая дева в библию носок.
Сморкнулся кто-то, к обществу жесток.
И сапоги говном воняют в ряд.

Храпит беззубым ртом один старик
Юнец глазами к девушке приник.
Малец играет с пуговкой штанов.

Визг. Треск струны.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Das Konzert

Die nackten Stühle horchen sonderbar
Beängstigend und still, als gäbe es Gefahr.
Nur manche sind mit einem Mensch bedeckt.

Ein grünes Fräulein sieht oft in ein Buch.
Und einer findet bald ein Taschentuch.
Und Stiefel sind ganz gräßlich angedreckt.

Aus offnem Munde tönt ein alter Mann.
Ein Jüngling blickt ein junges Mädchen an.
Ein Knabe spielt an seinem Hosenknopf.

Kreischt. Und zerreißt.

Alfred Lichtenstein

Прощание (Перед самим отъездом с передовой)
Петеру Шеру

До смерти я сложу стишок, аль нет.
Братва, умолкни, не мешайте мне.

Война вон там. У смерти, на краю.
Ох, не кляните любу вы мою.

А я? Охотно, «поездом судьбы».
Рыдает мать. Железным надо быть.

Горит закат, багровый молодец,
а я пожалуй месяц как мертвец.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Abschied (Kurz vor der Abfahrt zum Kriegsschauplatz)
für Peter Scher

Vorm Sterben mache ich noch mein Gedicht.
Still, Kameraden, stört mich nicht.

Wir ziehn zum Krieg. Der Tod ist unser Kitt.
Oh; heulte mir doch die Geliebte nit. –

Was liegt an mir. Ich gehe gerne ein.
Die Mutter weint. Man muß aus Eisen sein.

Am Himmel brennt das brave Abendrot
Vielleicht bin ich in dreizehn Tagen tot.

Alfred Lichtenstein

Дембель

Добро годок солдатом быть, не боле,
но краше вновь себя свободным чуять.
Довольно одичания и боли
в немилосердном этом почечуе.

Гони меня судьба, мне ног не жаль,
и ни к чему грядущего мотивы.
Я вновь глаза стремлю куда-то вдаль.
Ветрец задул. Орут локомотивы.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Abschied

Wohl war ganz schön, ein Jahr Soldat zu sein.
Doch schöner ist, sich wieder frei zu fühlen.
Es gab genug Verkommenheit und Pein
In diesen unbarmherzgen Menschenmühlen.

Nun, Schicksal, treib mich, wohin dir gefällt.
Ich zerre nicht an meiner Zukunft Hüllen.
Ich hebe meine Augen in die Weit.
Ein Wind fängt an. Lokomotiven brüllen.

Alfred Lichtenstein

Атлет

Некто хаживал в рваных тапках
взад-вперёд в своей жилой
комнатке
и обдумывал происшествия
в изложении вечерней газеты,
и печально зевал, как зевает один
обчитавшийся странностей,
и вдруг его настигла мысль,
точно как труса мурашки по коже,
или отрыжка пресыщенного,
или боль беременную —
верно резкая зевота была знаком,
наказом судьбы спокойно лечь.
А мысль не покидала его.
И вот он стал раздеваться...

Совсем голый, он призанялся гантелями.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Der Athlet

Einer ging in zerrissenen Hausschuhen
Hin und her durch das kleine Zimmer,
Das er bewohnte.
Er sann über die Geschehnisse,
Von denen in dem Abendblatt berichtet war.
Und gähnte traurig, wie nur jemand gähnt,
Der viel und Seltsames gelesen hat –
Und der Gedanke überkam ihn plötzlich,
Wie wohl den Furchtsamen die Gänsehaut
Und wie das Aufstoßen den Übersättigten,
Wie Mutterwehen:
Das große Gähnen sei vielleicht ein Zeichen,
Ein Wink des Schicksals, sich zur Ruh zu legen.
Und der Gedanke ließ ihn nicht mehr los.
Und also fing er an, sich zu entkleiden...

Als er ganz nackt war, hantelte er etwas.

Alfred Lichtenstein

Граната

Сначала звон литавр пронял.
И треск, и взрыв средь бела дня.

Затем шумок — ракета, не одна?
По рельсам нешто. Страх и тишина.

И вдруг вдали дымок, паденья звук.
И эха странно плотный гул, как тук.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Granate

Zuerst ein heller knapper Paukenschlag,
Ein Knall und Platzen in den blauen Tag.

Dann ein Geräusch, wie wenn Raketen steigen.
Auf Eisenschienen. Angst und langes Schweigen.

Da plötzlich in der Ferne Rauch und Fall,
Ein seltsam harter dunkler Widerhall.

Alfred Lichtenstein

Моя кончина

В горсти вся моя судьба.
Где её просыплю...
Я не шагаю, а семеню по-женски.

Вечер выхолостил все грёзы.
И сон мой нейдёт.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Mein Ende

Halbe Hände halten mein Schicksal.
Wo wird es sinken...
Meine Schritte sind winzig wie die von Fraun.

Ein Abend hat alle Träume verwüstet.
Kein Schlaf fällt mir ein.

Alfred Lichtenstein

Каприччо

Мне б такую смерть:
стемнело; и дождь отходил.
Но тебе уже незаметна тяжесть туч
пока вдали кутающих небо
в нежный бархат.
Улицы — чёрные зеркала — омывают
кучи домов, где фонари
виснут как нити жемчугов, светя.
А над ними тьма звёзд,
серебряных мушек, роится у месяца...
Я там, посреди. И очень серьёзно,
сосредоточенно и глуповато,
но довольно задумчиво озираю
небесно-голубые, идеальные ноги дамы
в миг, когда авто членит меня так,
что моя голова как красный мурмель*
катится прямо
к её стопам.
Она удивлена. Она цедит ругань. И надменно,
точёным каблучком туфельки
она пинает её
в водосток.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы
* стеклянный или мраморный шарик для игры в мурмель, тж. простореч. голова


Capriccio

So will ich sterben:
Dunkel ist es. Und es hat geregnet.
Doch du spürst nicht mehr den Druck der Wolken,
Die da hinten noch den Himmel hüllen
In sanften Sammet.
Alle Straßen fließen, schwarze Spiegel,
An den Häuserhaufen, wo Laternen,
Perlenschnüre, leuchtend hängen.
Und hoch oben fliegen tausend Sterne,
Silberne Insekten, um den Mond –
Ich bin inmitten. Irgendwo. Und blicke
Versunken und sehr ernsthaft, etwas blöde,
Doch ziemlich überlegen auf die raffinierten,
Himmelblauen Beine einer Dame,
Während mich ein Auto so zerschneidet
Daß mein Kopf wie eine rote Murmel
Ihr zu Fügen rollt...
Sie ist erstaunt. Und schimpft dezent. Und stößt ihn
Hochmütig mit dem zierlich hohen Absatz
Ihres Schuhchens
In den Rinnstein —

Alfred Lichtenstein

Страх

Лес и луг мертвы в обломках, в щербах.
Города облип небесный газ.
Всё умрут. Несчастье в наших гербах
как стекло — ломаются за раз.

С бегом лет помои по паркетам
убивают лишний аромат.
Чу! даётся слово пистолетам.
голова пока на «мачте», брат?

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Angst

Wald und Flur liegt tot in Schutt und Scherben.
Himmel klebt an Städten wie ein Gas.
Alle Menschen müssen sterben.
Glück und Glas, wie bald bricht das.

Stunden rinnen matt wie trübe Flüsse
Durch der Stuben parfümierten Sumpf.
Spürst du die Pistolenschüsse —
Ist der Kopf noch auf dem Rumpf.

Alfred Lichtenstein

Битва у Саарбурга

Земля плесневеет в тумане.
Вечер свинцовый хлам.
Вокруг электрический треск и
со стоном ломится всё пополам.

Чадит как грязные лохмотья
сельский горизонт.
Лежу забытый богом я,
вжат в стрельбучий фронт.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Schlacht bei Saarburg

Die Erde verschimmelt im Nebel.
Der Abend drückt wie Blei.
Rings reißt elektrisches Krachen
Und wimmernd bricht alles entzwei.

Wie schlechte Lumpen qualmen
Die Dörfer am Horizont.
Ich liege gottverlassen
In der knatternden Schützenfront.

Alfred Lichtenstein

Сердитая девушка

Полно`чь давно. Как заработать?
Ах, нынче все сыты, проходят мимо — им ли неохота?
Они на счастье мне и гро`ша не дают.
Ах, жизнь моя жестянка, неуют.
Коль я приду домой без денег,
меня сметёт старухин веник.
Мороз, и улица людьми бедна,
а устала вусмерть, и одна.
Не то мне ботики купить?...
довольно в штопанных чулках ходить...
Не то хоть день не выйти на панель
и отдохнуть от грёбаных емель.
Не то… ах, радость, вы смотрите...
Легка рука:
идёт подруга Китти
и клеит мужика.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

Ärgerliches Mädchen 

Es ist schon spät. Ich muß verdienen.
Aber die gehn heute alle vorbei mit blasierten Mienen
Nicht einen Glücksgroschen wolln sie mir geben.
Es ist ein jämmerliches Leben.
Komme ich ohne Geld nach Haus,
Wirft mich die Alte hinaus.
Fast kein Mensch ist auf der Straße mehr.
Ich bin todmüde und friere sehr.
Oder ich kann neue Schuhe kaufen
Muß nicht mehr in gestopften Strümpfen laufen —
Oder ich geh einmal nicht auf den Bummel hinaus.
Und ruhe mich von den Kerlen aus —
Oder ach, ich freu mich schon so...
Ich bin so froh —
Da kommt die Kitti an.
Und versaut den Mann.

Alfred Lichtenstein

Пророчество

Вдруг придёт — кто чует, знает —
из Арктиды буря смерти.
Всюду падаль завоняет,
Бойня всё и вся завертит.

Помрачнеет ветошь-небо,
бурей смертною когтимо:
опадёт вся рвань как небыль,
треснут девки. Лопнут мимы.

С грохотом падут конюшни,
даже мухи не спасутся.
Из постелей гомомужних
пары мило понесутся.

Стены трещины покроют.
Рыбы в реках — гниль без вкуса.
Всё погибнет скопом, роем,
мерзко, в смятых омнибусах.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Prophezeiung

Einmal kommt — ich habe Zeichen —
Sterbesturm aus fernem Norden.
Überall stinkt es nach Leichen.
Es beginnt das große Morden.

Finster wird der Himmelsklumpen,
Sturmtod hebt die Klauentatzen:
Nieder stürzen alle Lumpen,
Mimen bersten. Mädchen platzen.

Polternd fallen Pferdeställe.
Keine Fliege kann sich retten.
Schöne homosexuelle
Männer kullern aus den Betten.

Rissig werden Häuserwände.
Fische faulen in dem Flusse.
Alles nimmt sein ekles Ende.
Krächzend kippen Omnibuse.

Alfred Lichtenstein

Летний вечер

Всё без складок и задорин, 
как забыто, зыбко, спит.
Небо-зелень тихий город
свят-водичкою кропит.

Обувная не мигает.
Окна булочных пусты.
Удивлённый люд шагает
вслед за чудом маеты.

… скачет кобольд медно-красный
там по крыше; с фонарей
мелюзгой девиц заразный
дождь рыдает всё быстрей.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Sommerabend

Faltenlos sind alle Dinge,
Wie vergessen, leicht und matt.
Heilighoch spült grüner Himmel
Stille Wasser an die Stadt.

Fensterschuster leuchten gläsern.
Bäckerläden warten leer.
Straßenmenschen schreiten staunend
Hinter einem Wunder her.

… Rennt ein kupferroter Kobold
Dächerwärts hinauf, hinab.
Kleine Mädchen fallen schluchzend
Von Laternenstöcken ab.

Alfred Lichtenstein

Ландшафт

Мослы стары в горшке, жирны в засосах—
так пахнут полдни улочек прокля`тых.
Давно мы виделись, во-первых, в-пятых,
что мальчик рвёт к себе в девичьих косах?

Валяется два пса, где сор с говном.
Ах, мне пройтись бы за руку с тобой.
Серо вверху: картон не голубой,
и солнце липнет масляным пятном.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Landschaft

Wie alte Knochen liegen in dem Topf
Des Mittags die verfluchten Straßen da.
Schon lange ist es her, daß ich dich sah.
Ein Junge zupft ein Mädchen an dem Zopf.

Und ein Paar Hunde sielen sich im Dreck.
Ich ginge gerne Arm in Arm mit dir.
Der Himmel ist ein graues Packpapier,
Auf dem die Sonne klebt – ein Butterfleck.

Alfred Lichtenstein

Сумерки

Юнец-толстяк прутом болтает пруд,
поймался ветер в крону видно спьяну.
Пропито небо бледное как труд,
не то сошли с его лица румяна.

Два «глаголя», а клюки впереди,
каклеки две бредут, болтая, полем.
Блондин-поэт сойдёт с ума гляди.
С седла стряхнула даму, пала пони.

Жирдяй-мужик гляди прилип к окну.
Юнец пристарку-бабу снять желает
Обулся клоун — сед как на войну.
Орёт возок, собаки матом лают.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Dämmerung

Ein dicker Junge spielt mit einem Teich.
Der Wind hat sich in einem Baum gefangen.
Der Himmel sieht verbummelt aus und bleich,
Als wäre ihm die Schminke ausgegangen.

Auf lange Krücken schief herabgebückt
Und schwatzend kriechen auf dem Feld zwei Lahme.
Ein blonder Dichter wird vielleicht verrückt.
Ein Pferdchen stolpert über eine Dame.

An einem Fenster klebt ein fetter Mann.
Ein Jüngling will ein weiches Weib besuchen.
Ein grauer Clown zieht sich die Stiefel an.
Ein Kinderwagen schreit und Hunde fluchen.

Alfred Lichtenstein

Ночь

Грезёры-полицаи блюдут под фонарями.
Почуяв прохожалых, калеки «грошик» блеют.
Могучие трамваи застыли как на клее.
Нежны, таксомоторы летят «по звёздам прямо».

Суровые фасады челночат проститутки,
меланхолично бёдра вертя себе вразвалку.
И много, много неба осколочно на жалком...
Орут коты с надрывом болезненные шутки.

Альфред Лихтенштейн
перевод с немецкого Терджимана Кырымлы


Die Nacht

Verträumte Polizisten watscheln bei Laternen.
Zerbrochne Bettler meckern, wenn sie Leute ahnen.
An manchen Ecken stottern starke Straßenbahnen,
Und sanfte Autodroschken fallen zu den Sternen.

Um harte Häuser humpeln Huren hin und wieder,
Die melancholisch ihren reifen Hintern schwingen.
Viel Himmel liegt zertrümmert auf den herben Dingen...
Wehleidge Kater schreien schmerzhaft helle Lieder.

Alfred Lichtenstein